Ваши рассказы!

[Kosh]

"Помните?
Вы всё, конечно, помните.."
(С. Есенин)

Помнишь, как всё начиналось? Осенний сквер, дождь, лужи, и посреди всего это уныния Ты так нелепо смотрелась в белых сапожках и с непокрытой головой... "Девушка, у меня большой зонт, мы поместимся под ним вдвоем!" Я думал, что это галантно. "Нет, спасибо" - процедила Ты свкозь зубы и еще быстрее пошла по дорожке, цокая острыми каблучками. Я тогда еще не знал, что это не высокомерие, а просто недоверие людям. Тогда я был еще упрямым мальчишкой "со взором горящим" и я решил добиться твоего внимания во что бы то ни стало...

Помнишь, как моё обаяние все-таки расположило Тебя ко мне? Сначала мы неспешно прогуливались по скверу под зонтом, но потом отбросили его и просто смеялись - наслаждались последним теплым сентябрьским дождём. Тогда я впервые по-настоящему рассмотрел твои глаза - серые, пронзительно-светлые, в них всегда угадывалась какая-то грусть, какая-то затаенная тоска... Я никогда не спрашивал Тебя о прошлом, но догадывался, что в нем была сильная боль...

Помнишь, как мы выгуливали твою собаку? Мы так увлеклись разговором, что и не заметили, как хитрый Тит сбежал в неизвестном направлении. Ты плакала, очень боялась, что с ним что-то случится, мы искали его, и я утешал Тебя неумело, как это делают, наверное, все мужчины. Потом он все-таки сам вернулся к нам, и посадив его на поводок, мы целовались в темной арке, а на твоих губах всё еще ощущались слезы.. Это был первый раз..

Помнишь наш первый раз? Конечно, помнишь, девушки всегда хранят в памяти такие моменты. Наверное, для мужчины это может считаться слабостью, но я тоже всё еще тщательно оберегаю это воспоминание. Ты была по-детски напугана и зажата, и в то же время я видел в Тебе огоньки страсти, которая только начинала зарождаться, и которой было суждено разрастись до внушительных размеров, превращая юную девушку в соблазнительную женщину... И столько трогательного доверия было в том, как Ты приняла меня в себя, что когда всё закончилось я прижал Тебя к сердцу и прошептал "Моя малышка..", старательно пряча слёзы, повисшие на ресницах...

Помнишь нашу первую и последнюю ссору, спустя год после памятной встречи в сквере? Ты увидела, что я держу в своих объятиях Лену и не захотела слушать мои объяснения. Ты не отвечала на звонки, Ты отказывалась пускать меня, когда я выл под твоей дверью. Ты сменила номер телефона и переехала после того как я три недели преследовал Тебя, пытаясь добиться твоего внимания... А ведь Тебе стоило просто выслушать меня и Ты бы узнала, что за минуту до твоего прихода я отобрал у нашей общей подруги Лены лезвие и пытался уговорить ее остаться в нашем грешном мире.. Но Ты не могла и не хотела верить людям. Со злобным торжеством Ты подтвердила свое мнение о мироустройстве и ушла в свою скорлупу...

Сейчас прошло пять лет, Ты стоишь передо мной и с пугающим равнодушием произносишь "Так глупо всё получилось.. Мне стоило выслушать Тебя". Ты стоишь передо мной с нелепым огромным животом, и я злюсь, потому что я так мечтал, чтобы там билось сердце МОЕГО ребёнка...

Я рассказал Тебе о своей жене, о маленькой дочке, о чудесной работе, выслушал незатейливую историю твоего замужества с дружеской улыбкой на губах... И Тебе совсем необязательно знать, что я и не думал жениться, и что за эти пять лет у меня не было никаких серьезных отношений. что работы у меня нет, что я только месяц назад вышел из глубокого запоя, а завтра я навсегда покидаю эту страну...

Ты ведь помнишь?..

15.05.07
(c)Cezare

[Utopia]

Темная ночь спустила свое темно-синее покрывало на землю и окутала тишиной небольшой городок. Все вокруг погрузилось в сладкое забытье. Лишь округлая, с лукавыми глазами Луна, наблюдала за спящими и теми, кто еще не спал. Она освещала дорогу паломникам, которые путешествовали по миру фантазии и грез, она благословляла тех влюбленных, которые в поиске романтики, стояли, обнявшись, и глядели на нее, она скрывала стыдливые лица девушек, и победительные взгляды парней. Порою, взор ее глаз загорался, и было отчетливо видно сладкие улыбки и доброжелательный взгляды звезд. Порою, игривая Луна хитро прищуривала свои лукавые глаза, и покрывала мир мраком, который стирал последние четкие очертания между бытием и фантазией, покрывая людей тонким-тонким шелковым одеялом снов, отдавая Морфею всю свою ночную добычу.
Но одному человеку никак не удавалось заснуть. Девушка по имени Леся неспокойно вертелась в кровати. Было уже далеко за полночь, но ей все никак не удавалось заснуть. Видно порою, мерзавец Морфей забывал о ней, или почему-то не хотел приходить. Леся открыла свои ясные глаза и уставилась в потолок. Мысли ее бешеным роем пчёл струились в мозгу, не давая уснуть. Они брели лабиринтами сознания, перегоняя друг друга, но, так и не доходя до конечной остановки, терялись. Лесе хотелось спать, но мысли били тревогу, спешили сказать ей, что она что-то забыла, но ни одна мысль не донесла ей, что именно. Девушка время от времени то открывала свои бесконечно грустные и красивые глаза, то вновь опускала на них тяжелые веки. В истерическом припадке она металась в кровати, имея в душе лишь одно желание – заснуть, забыться безмятежным сном. Но организм - жуткий упрямец!- противился. Леся каждую минуту меняла свое положение, то раскрывалась, то вновь набрасывала одеяло на свое тело. Ничего не помогало. Сон упрямо не хотел приходить, или что-то ему мешало посетить девушку? Какие ворота были для него заперты, и почему, собственно говоря? В голове Леси струились тысячи мыслей, не дающих ей заснуть. Они бежали, нет, летели словно птицы, перегоняя друг друга, чтобы поскорее напомнить Лесе, что она забыла о чем-то. Но разум, утомленный от событий дня, от непонятных, путаных мыслей, уже не хотел принимать действительность, и Леся, сама того не желая, включила ночную лампу. Яркий свет заслеплял глаза, но девушка сразу же привыкла. Она взглянула на часы и побледнела – они показывали пол-второго. А ведь у Леси никогда не было бессонницы, а если и была, то она никогда не засыпала позже часу ночи! Девушка схватилась за голову, а затем потрясла руками, чтобы убедится, что все это не сон. Ей почему-то казалось, что она сошла с ума, что бессонница – признак сумасшествия, но, успокоившись не много, Леся тихо и мягко, словно привидение прошла на кухню. Ее сожительницы, подруги детства, с которой Леся снимала небольшую однокомнатную квартирку, не было дома, поэтому Леси зажгла чайник, а сама тихонько подошла к трюмо, стоявшему в коридоре. Зазеркалье всегда кажется людям чем-то потусторонним и странным, но, несмотря на эти суеверные убеждения, в зеркало смотреть любят все. И Леся не было исключением. Она всегда с большим удовольствием смотрела на свое отображение и прекрасно осознавала то, что она неотразима, и неповторима. Овладеть искусством любования отражением сложно, но Лесе, скромной и неуверенной в себе девушке, удалось это сделать, пускай и большими усилиями. Только в такие моменты мысли успокаиваются, и как будто бы сплетаются вместе и прячутся далеко, чтобы уступить место мыслям о том, какая же ты все-таки красавица! Леся, как и обычно, улыбнулась своему двойнику в зеркале – девушке с невероятно красивыми зелеными глазами и доброй душой. Затем оглядев свою двадцатилетнюю мордашку она хитро прищурилась и неспешной, плавной ходой вернулась на кухню. Оставшись одной, без поддержки двойника, Леся опять почувствовала удары мыслей. Мысли, опять эти мысли! Опять девушку одолевали мысли о чем-то важном, о том, что она что-то забыла. «Что? Ну что я забыла?» - этот риторический вопрос Леся задавала то ли самой себе, то ли своем надоедливым мыслям. Закипевший чайник привел ее в чувство. Неспешно, будто бы оттягивая момент встречи со своими мыслями, она налила себе чаю, и села на свой любимый старенький стульчик. Горячий чай обжег горло, но вместе с тем вернул способность трезво мыслить. Мысли, мысли, мысли…. Ах вот оно что! Точно! Как я могла об этом забыть?! Леся быстро, отставила чашку, расплескав чай по столу, запачкав новую белоснежную скатерку, на которую она так долго откладывала деньги со стипендии. Не обратив на это ни капельки внимания, она со скоростью молнии побежала в свою комнату. Воспоминание о том, что она могла забыть, окрыляло ее, и почти неслышно, хотя и очень быстро, словно привидение, она передвигалась по комнатам. Добежав до спальни, она схватила первую попавшую в руки вещь – в ее руках заблестели клавиши мобильного телефона. Тонкие, хрупкие, почти детские пальчики со скоростью света набирали до боли знакомый номер. Ей было все равно который сейчас час, – ее любовь, вот что имеет значение. Длинные, идущие в никуда гудки, хотели отобрать у Леси ее уверенность и силу, но она не поддавалась, и надеялась услышать любимый голос на том конце провода.
- Алло! – весело протянул приятный мужской голос. Слышалось, что в комнате приглушенно играла музыка, а сам парень говорил еще очень бодро.
- Алло, Алексей? Леша? Привет, это Леся. Я хотела тебе кое-что сказать, - лишь сейчас девушка поняла, что попала в экстремальную ситуацию, которую создала сама. Нужно было действовать, говорить, а не вот так нелепо молчать…
- А, Лесюнчик! Привет! Ты чего это не спишь? - голос его был как всегда доброжелательным и подбадривающим, но как Леся ни старалась, она не могла уловить нотки любви в этом голосе.
- Лешик… Ах, это неважно! Как ты можешь сейчас об этом думать, - голос Леси сперва с нежностью проговорил любимое имя, а затем зазвенел от злости и раздражения. Но потом сердце ее заледенело – как она могла обидеть кумира своего сердца?
- Леся? Ты что? Ты же не Лунатик, я надеюсь, – беззаботно и весело ответил Алексей.
- Ты как всегда смеешься… - расстроено проговорила Леся, выдавив из себя невеселый смешок.
- Позитив – залог жизни! Ведь помнишь фразу: «Улыбайся, люди любят идиотов!». – И он как всегда весело засмеялся. Нет, заржал, так неуместно и грубо, что Лесе захотелось встряхнуть его за плечи и вытряхнуть из него всю «глупость». Его шутки были так неуместны и оттого казались еще глупее и действовали на нервы.
«Он не хочет услышать главные слова, - подумала про себя Леся, - или он действительно не понимает, что стало предлогом моего ночного звонка, или он просто по-ребячески притворяется, - заключила она».
- Леша… – Леся вдруг набралась решительности сказать это, но песня, внезапно услышанная ею в трубке, слегка оттеснила уверенность, - О, сделай громче! – попросила она. В жизни Леси значение имели лишь две вещи – музыка и Алексей, обое так нежно ею любимые. Леся не могла заснуть, пока не услышала хотя бы одну любимую песню, или не помечтала о кумире сердца. А песня в трубке нежно играла и успокаивала разыгравшуюся бурю в душе Леси. Девушка улыбнулась и запела в унисон своим музыкальным любимчикам.
- Я и не подозревал у тебя такого голоса! - с неподдельным восхищением оценил девушку парень.
- Спасибо, - она поняла, что упустила момент признания, теперь снова придется выжидать, когда это будет уместно.
- Я понял, ты не просто так звонишь. Что случилось, Лесюнчик? – наконец-то его голос обрел нотки серьезности. Правда, серьёзность и Леша – были нотами разных клавиш, и, совмещаясь, создавали «Песенку лицемера», которую с удовольствием оценили люди, не разборчивые в музыке, меломанов же, она оттолкнула бы километров на 100.
- Тебя это действительно интересует? – с надеждой спросила она, и, уловив лишь слышное «да», она также тихо, но нежно и трепетно заговорила – Леша, я тебя люблю! Не поверишь, но я давно собиралась это сказать и…, - она попыталась достучаться до его сердца, но в ответ услышала лишь противные гудки говорящие лишь об одном. Леся некоторое время, изумленная и шокированная, стояла не шевелясь. Леся медленно положила трубку, на которую медленно, словно им не хотелось этого делать – не хотелось расстраивать и без того горем убитую Лесю, скатились две слезинки. И Леся поняла, что опять проиграла…

[Аллея]

_______________________________Капли воды
___ Капли воды с шумом падали на земляной пол. Казалось, что это было единственным звуком во всей вселенной. Прямо над землей простирались холодные звезды. А помнишь, как горело небо? Это было всего лишь несколько минут назад, но кажется, что с этого момента прошла вечность. Помнишь эту Nirvanu, когда в наших душах не осталось ничего, кроме Чуства? Чуства, основанного на животном магнетизме и тепле, исходящем от нас. Теперь ты понял, как Инь и Янь становятся одним целым. А теперь мы лежим под этим небосводом и слушаем, как падают на землю капли воды. Поверь, в этот час мы утонули в небе, и теперь во всей вселенной не осталось места для других систем. На улице - мороз. Нам должно быть холодно, не так ли? Но в этом месте, здесь и сейчас, больше не действуют законы физики. Мы далеко от края холодных, тех скучных дней. Мы там, где человеческое воображение строит мосты до звезд. А небу настало время открывать свой занавес и показать истину. Сейчас мы так беззащитны друг перед другом, и в то же время - так опасны. Мы на краю последней западни, и единственный шанс спастись - приближаться к опасности. Теперь ты это знаешь. Эта реальность сейчас - всего лишь игра наших сердец во время сна разума. Но счастью не нужна логика и здравый смысл. Оно даст нам доиграть, прежде чем мы проснемся. Возьми меня за руку - я хочу услышать, как бьется твое сердце.

[Таша]

Это не рассказ, а отзыв, причем не мой. Хотелось бы услышать ваше мнение.

РАМТ
Очередное посещение Российского Академического Молодежного театра, очередной спектакль "Тень", который по счету, уже не знаю, давно перестала считать. Что нового может быть?! Ничего. Оказывается, я ошибалась. И значение даже не в самом спектакле: плохо актеры сыграли или хорошо, с воодушевлением или без, а в той атмосфере театра, точнее в моем восприятии этой атмосферы. Как иногда бывает любопытно на давно знакомое взглянуть другими глазами, увидеть то, что увидеть нельзя, понять то, что существует незримо, лишь в нашем внутреннем ощущении окружающей действительности...
Итак, я в театре, поднимаюсь по знакомым лестницам, прохожу в зал, сажусь на свое место. Вопреки принятой традиции, билеты были куплены на дальний ряд партера. И тут я понимаю, хорошо, что пришла именно сегодня, что купила билеты именно на те места, где сижу. Всегда идешь в театр смотреть спектакль, на то действо, которое покажут на сцене, но в этот раз самое интересное, самое запоминающееся было не на сцене, а в зрительном зале, в той атмосфере любимого театра, которая может быть только здесь.
Как нередко можно услышать слова: "Мой театр". Что такое "Мой театр"? Как его найти, по каким признакам – по виду, по запаху, по ощущениям, по спектаклям, по актерам, по режиссерам? На этот вопрос нельзя ответить однозначно. Это можно только почувствовать, уловить то настроение, ту атмосферу, которая близка и понятна только тебе. Да, РАМТ – "мой" театр, но сказать это я могу только сейчас, а ведь с первого моего посещения прошло уже немало времени.
Я люблю этот театр, его стены, его атмосферу, его актеров, и не так важно, с какой именно целью туда идешь. Какой бы не был спектакль, всегда приятно видеть на сцене знакомые, уже почти родные лица, всегда узнаваемые, в любом гриме, с любого ряда. Тем более странно, если узнавание не происходит. Я долго веселилась, когда сидя в первом ряду партера полспектакля гадала, кто же все-таки играет Дженни в "Чисто английском привидении". В прекращении моих мучений был "виноват" сосед, любезно предоставивший в мое распоряжение программку. Оказалось, что Татьяну Весёлкину я не видела еще ни в одном спектакле. И такое случается...))))

[Драко]

Писался в принципе давненько...в более юные годы

ПРОПАСТЬ МЕЖДУ НАМИ


Я абсолютно не могла понять, что со мной творится. Серые будни, скучная жизнь, сверх этого - ничего. Пустота. Бессмысленное существование в банальном мире. Я не нуждалась ни в друзьях, ни в чём-либо другом. Мне никто не был нужен и меня это до смерти пугало. Я привыкла быть в компании и раньше не представляла своей жизни без друзей, которые теперь вдруг затёрлись в неторопливой суете плагиата дней...Я стала усиленно писать стихи, они лились из сердца один за одним и для меня уже ничего не существовало кроме этого. Я писала, писала, втискивая бесконечный ряд мыслей в рамки стихосложения...Я жила в своём узком мирке и никого не намеревалась туда впускать. Может быть, мне просто казалось, что его могут разрушить. Не знаю. Я начала привыкать к своему добровольному отшельничеству, меня по большому счёту всё устраивало. Вернее, так было...Это была полная безысходность и лишь от неё я начала так думать. Я придумала себе, что сама этого хочу, чтобы в своих же глазах не казаться полной слабачкой. Я просто вбила себе в голову, что мне никто не нужен и пока что преспокойно с этим жила.
Весна... Что может быть лучше? Весна - это сплошная романтика. Я всегда в это свято верила и чувствовала, что это действительно так. Но вопреки моим ожиданиям я поняла, что всё так же неизменно пусто, глухо и непонятно. Моему сердцу нужна была встряска. Когда я раньше была влюблена, я чувствовала, как вертится Земля, я жаждала общения со всеми, мне хотелось жить, творить и просто быть немного сумасшедшей. Я нуждалась в ком-то...Я жила для чего-то. Мое сердце билось не просто так, не просто так текла кровь по жилам. Я дышала для того, чтобы дарить кому-то свою любовь, делать что-нибудь для того, чтобы этот "кто-то" был счастлив, а в этом было счастье и для меня. Но нет... Снова пустота, потерянная во времени, которое стало как-то уж слишком медленно течь по привычному руслу. Я вдруг стала понимать, что мои друзья - уже не мои, что они мне просто не нужны! Странно, но этого никто не замечал. Никто, кроме Данила. И меня просто бесило, когда он говорил о том, что я сильно изменилась. Не знаю, почему. Наверное, оттого, что я видела в этом правду. Главное, что и он тоже всё видел, а я не хотела, чтобы хоть кто-то что-либо заметил. Он часто заходил ко мне и предлагал о чём-нибудь поболтать, хотел рассказать о чём-то, что с ним произошло, как раньше попросить совета... Но ничего этого я уже не могла ему дать. Он притих, но я постоянно чувствовала какое-то напряжение, когда он был поблизости, потому что скорее всего просто боялась, что он снова начнёт разговор, которого я так избегала. Но он молчал. И только сейчас я понимаю, как мне нужно было тогда его общение, я понимаю, что он - самый верный друг, который у меня когда-либо был, потому что он ждал, пока я отойду и никогда не лез в душу.

Весна...Я шла по школьному коридору и напряженно думала о чём-то, явно не достойном никакого внимания. Я крепко прижимала к себе книги, будто плюшевого медведя и смотрела себе под ноги, как-будто пытаясь разглядеть там что-то невероятное. Вдруг я во что-то с огромной силой врезалась и уже через секунду поняла, что по невнимательности налетела на парня из параллельного класса. Я как-то безразлично подняла глаза и тихо извинилась. Передо мной стоял высокий жгучий брюнет с превосходной шевелюрой до ушей (в тот момент он напомнил мне мальчика из рекламы шампуни), его даже не голубые, а синие глаза блеснули озорным огоньком и он смеясь ответил:
- Да всё в порядке!
Он откинул волосы назад и они заблестели в лучах весеннего солнца, осветившего его почти идеальный профиль. Мне он показался самим совершенством. Странно, но я только сейчас его заметила, хотя наверняка он всю жизнь проучился в нашей школе. Он пошёл в одну сторону, я в другую, но эти глаза - два сапфира - и волосы... Его лицо настолько отчётливо запечатлелось в моей памяти, что казалось, будто я миллион раз его видела. Только во снах. Но это, конечно же был всего лишь плод моего больного воображения. Мне давно никто не снился, я никем не болела, я ни по ком не страдала, хотя наверное, именно это и нужно было мне для нормальной жизни.
С того момента что-то изменилось, что-то перевернулось и пошло совершенно не так. Я вдруг начала писать не об одиночестве, а о любви, снах, мечтах. Мои стихи, казалось, наполнились светом, тогда как раньше были мрачными и далеко не весёлыми. Я писала о любви. О любви, которой очень давно не испытывала. Может даже не о любви. Просто так я называла это чувство, которое по сути было обыкновенной платонической влюбленностью.
Я сидела на последней парте и думала о хлебе насущном, вернее, о том, что неплохо было бы посетить столовую на следующей перемене. Впереди меня сидела Алиса Тверьенович. Мы с ней не то, чтобы совсем не ладили, просто разговор всегда как-то не клеился. Мы по-разному смотрели на жизнь, вот и всё. У нас не было общих тем, и мне она казалась немного глуповатой, хотя и чертовски привлекательной.
- Алиса! - окликнул её чей-то хрипловатый голос.
Я почему-то подняла глаза и увидела в дверях Его. Да, точно, это был тот самый парень, с которым я столкнулась в коридоре. Я его больше двух недель не видела и уже подумывала о том, не приснился ли мне он?
- Дымок! - вместо Алисы отозвался Сергей Боярчук и встал из-за парты. - Вернулся в семью? Где был, рассказывай?
- Потом, - отмахнулся "Дымок" и подошёл к Алисе. Он был совсем недалеко от меня!
Алиса улыбнулась и повторила вопрос Сергея:
- Дим, где ты был?
- В Испании, а потом в Греции и Турции, - ответил он и бросил быстрый взгляд на меня: - Ты была первым вариантом на литературе?
- Я? - рассеянно переспросила я.
- Ты, ты, - подтвердила Алиса и ответила за меня: - Первым. А я вторым.
- Слушай, скажи вопросы, а? - попросил он и я сразу же закивала.
- Можно с ответами, - добавила Алиса.
Я достала тетрадь, где простым карандашом было подчёркнуто как раз то, что ему было нужно, и протянула её Дымку.
- Алёнка, Димочка тебя не забудет! - обнажила все 32 зуба в улыбке Алиса.
- Мг, - кивнула я и перевела взгляд на вошедшего учителя.
Дымок, оказавшийся на самом деле Димой, извинился и шустро покинул кабинет.
Мне было приятно ему помочь, но в то же время я отчётливо осознавала тот факт, что это нисколь не сблизит меня с ним. Сразу было видно, что Алиса - его девушка. И не странно. Такой, как он никогда бы не обратил внимания на серую мышь вроде меня. Это раньше я была немного сумасшедшей, обезбашенной, непредсказуемой - и в этом был весь мой неповторимый шарм, который нравился противоположному полу. А сейчас... Я стала другим человеком. Меня абсолютно не тянуло на какие-то шалости, приколы. А может, я просто повзрослела, такое бывает... Но факт остаётся фактом: я стала другой и теперь уже, пожалуй, ни чем не смогла бы привлечь его внимания.
Дима отблагодарил меня простым "спасибо", но мне и этого было достаточно, потому что он назвал меня по имени, а для меня это много значило.
С тех пор моя жизнь снова забурлила. Я будто очнулась от литургии, в которой долгое время находилась. Во мне зажглась искра. Я внутри буд-то бы воспламенилась, так просто и легко, от этих незабываемых глаз и красивого личика. И, как ни странно, я почувствовала потребность в лучшем друге. Мне нужен был Данил, но я не могла ему об этом сказать. Мне было стыдно и неловко. Мне казалось, что я буду выглядеть слабачкой, если дам ему понять, что он мне нужен. Но когда он сам сделал первый шаг, я снова его оттолкнула от себя. Вот как это произошло.
Я вернулась со столовой и села за парту. В моей голове уже крутилась строчка для нового стиха, и я стала лихорадочно искать свой блокнот. Я точно помнила, что когда уходила, он лежал на краю парты. Да-да, у всех на виду. То есть, взять его мог кто-угодно. Но ведь никто и никогда не интересовался моей поэзией! Я беспомощно посмотрела по сторонам и заметила Данила, сидящего на соседней парте спиной ко мне. Он над чем-то склонился. Похоже на то, что читал. Конечно! Кто бы ещё это мог быть? Я подкралась сзади и выхватила блокнот прямо из его рук.
- Идиот, - раздражённо выругалась я и вернулась на своё место.
О, как я ждала звонка на урок в тот момент! Но, увы, была большая перемена и у Данила появилась возможность со мной поговорить. Он подошёл и сел прямо на мою парту лицом ко мне, сложив руки на груди.
- Чего ты? - миролюбиво спросил он. - Я всего лишь хотел почитать. Я думал, можно. Ты ведь всегда давала мне читать свои стихи!
- Почему ты не спросил моего разрешения?
- А ты бы дала?
- Выходит, ты предполагал, что я не разрешу взять мой блокнот, поэтому и взял без спроса? - строго спросила я.
- Ну... Алён, пойми меня правильно. Я ведь как-никак твой друг и хочу знать, чем ты дышишь.
-Воздухом, как это ни странно. Уйди, - тихо проговорила я, но он не сдвинулся с места.
- Ты влюбилась? - мягко и с улыбкой проговорил он.
- Не твоё дело.
- В Диму Гольданского?
- Отстань! - выкрикнула я, взяла блокнот и пошла в коридор.
Данил поплёлся следом. Когда мы оказались у окна, он снова спросил:
- Ты правда в него влюбилась?
- Нет.
- А почему такие стихи ему посвящаешь? Я прочитал, посвящено Диме.
- Мало ли Дим на свете? - безразлично пожала плечами я.
- Нет, но не на каждого ты смотришь таким взглядом. Я же видел, неделю назад, когда он попросил вопросы для контрольной.
- Слушай, умник! Если ты всё сам знаешь, зачем тогда спрашиваешь? - вспылила я.- Тоже мне, Нострадамус!
- Я хотел, чтобы ты мне сама всё сказала. Как раньше. Слушай, Алён, ну что случилось, в самом деле, а? Что я сделал плохого, что ты меня так ненавидишь, избегаешь?
- Я... Я... - я не нашлась, что ответить. Я просто стояла и обескуражено смотрела ему в глаза. Я чувствовала, как защемило сердце. Ведь я его вовсе не ненавидела. Я его очень любила, как друга. Мне было трудно объяснить, что случилось. Не с ним, со мной. Мне стало жаль его. Он так хотел мне помочь и, несмотря на все мои последние выходки, он меня терпел. Я посмотрела в его большие карие глаза и поняла, как боюсь его потерять. - Прости, я дура, - наконец выдавила из себя я и прислонилась лбом к холодному стеклу. - На самом деле, я не знаю, что со мной. Но ты мне очень нужен, правда. Что бы я там не говорила, всегда знай - ты для меня самый близкий и надёжный друг. Да, я влюбилась. В Диму Гольданского.
- Пошли в класс, - улыбнулся Данил и взял меня за руку. - Только, пожалуйста, больше не делай вид, что тебе на меня наплевать, хорошо?
- Ладно, - заметно повеселела я и пошла следом за ним.
Мне стало намного легче. Я поняла - жизнь прекрасна. Мне не хватало любви, а теперь она появилась и заполнила ту пустоту, которая царила в душе. У меня появилось желание больше общаться с Данилом, делиться с ним переживаниями и просто проводить с ним время. Я снова начала жить.
Пусть Дима и казался недосягаемым объектом, но это было неважно. Мне было достаточно просто его любить, ничего не требуя взамен. За две недели я узнала о нём немало, в том числе и подтвердила свою догадку относительно Алисы. Дима был не простым парнем. Помимо того, что он обладал очень яркой внешностью и необыкновенным шармом, он мог позволить себе всё, что только хотел, так как его отец был хозяином крупной турфирмы, одним словом, завидный жених. Кроме того, как я поняла из разговоров разных людей, с ним никогда не было скучно. Он был весёлым, шумным, озорным и иногда просто сумасшедшим. Жаль только, его вечно тянуло в мокрые истории и он каким-то образом связался с не очень хорошей компанией и это явно давало о себе знать. Парадоксально, но, будучи "Плохим парнем", он одновременно являлся и всеобщим любимцем. Мне казалось, я знала его от и до, но на самом деле (это я понимаю только сейчас) всё это было моей выдумкой, я просто придумала своего Диму Гольданского, какого я хотела видеть и таким я его полюбила. Мне очень этого хотелось, но я точно знала, что вместе нам не быть.
Однажды произошло то, что во многом изменило мою жизнь. Тогда мне казалось, что к лучшему, ведь это было именно тем, что я хотела и чего даже не мечтала увидеть в реальности.
Я шла по коридору, по привычке прижав к себе учебники вместе с блокнотом. И снова думала о чём-то, наверное даже о нём. Всё повторилось... Я снова не заметила, как мне навстречу шёл Дымок и мы, на этот раз больно стукнувшись, отлетели в стороны. Все мои учебники разлетелись, и блокнот тоже. Дима очухался первым. Он по привычке поправил причёску и стал помогать мне собирать учебники. Как назло, ему под руку попался мой блокнот, при падении открывшийся именно на той странице, где был один из многочисленных стихов с посвящением "Диме Гольданскому". Он несколько секунд смотрел мне в глаза, а потом прямо на корточках стал читать.
- Красиво, - похвалил он, возвращая мне блокнот. Я, ожидавшая совершенно другой реакции, оторопело встала и подняла на него глаза. Увидев его несколько самодовольную улыбку, я смущенно отвела взгляд в сторону и забрала блокнот. На долю секунды моя рука коснулась его запястья и по моему телу пробежалась непонятная дрожь.
Я готова была сквозь землю провалиться. Идя по коридору, я тысячу раз проклинала себя за невнимательность. Мне казалось, что мир рухнул в одночасье, хотя, по сути, не случилось ничего, что позволяло бы так думать.
"Дура, - про себя ругалась я. - Что он теперь обо мне подумает? Глупая девчонка влюбилась в него по уши? Да... Но это так и есть. Я теряю голову. Что теперь делать?"
Я была в растерянности, но пока не решалась ничего говорить Данилу. Я сосредоточенно думала, как исправить это дурацкое положение, но никаких более-менее разумных идей в моей голове почему-то не было. Наконец я сделала довольно логичный вывод: всё гениальное просто. Что это значило? Я решила ничего не предпринимать и делать вид, будто ничего не было.
Решить-то я решила, но воплотить это в жизнь что-то никак не получалось. Я всё-равно избегала случайных встреч в коридоре с Димой. Но это не могло долго продолжаться. Я долго готовила себя к тому, что рано или поздно, я все равно где-нибудь с ним увижусь, и тогда главное - снова не повести себя по-дурацки.
Это случилось, но совсем не так, как я себе это представляла. Я стояла перед зеркалом в холле и одевалась. Случайно взглянув на задний план, я увидела Диму и вздрогнула настолько заметно, что и сама от себя такого не ожидала.
- Извини, если напугал, - мягко произнёс он слегка прокуренным голосом. - Я не хотел.
- Ничего, - промямлила я и поспешила к выходу.
- Постой, - окликнул меня он. Я замерла на месте. Дима догнал меня и, пытаясь заглянуть в глаза, проговорил: - Почему ты меня избегаешь?
Я густо покраснела, так как понятия не имела, что это настолько бросается в глаза.
- Мне нужно идти, - ничего более умного мне в голову почему-то не пришло в тот момент.
- Не убегай, - удержал меня за руку Дима. - Мне правда очень понравился твой стих. Мне никто и никогда таких не посвящал. Кроме тебя.
Я ещё больше смутилась.
- Давай познакомимся?
- Плохая идея, - с трудом выдавила из себя я, проклиная свою ненаходчивость. - Мы, кажется, и так знакомы. Как тебя зовут, я знаю.
- А ты, кажется, Алёна? Из 11-В?
- Да вроде того, - кивнула я. - Мне действительно пора домой.
- Ну... Давай я тебя проведу, - предложил парень.
- Не стоит, и так не заблужусь. Ну что ты от меня хочешь? Тебе девчонок, что ли, мало? - наконец не выдержала я.
Дима ничего не ответил. Он просто стоял и смотрел прямо мне в глаза своими сапфирами, высказав этим всё своё удивление. И тут я поняла, какая я глупая. Мне же представился такой шанс поближе с ним познакомиться, а я его целенаправленно отвергаю!
- Извини, - пытаясь успокоится, сказала я и закрыла глаза. - Я не должна была тебе грубить. Конечно, ты можешь меня провести. Если хочешь...То есть... Я хотела сказать...Чёрт, да что же я хотела сказать-то?
Он засмеялся, и я почему-то тоже.
- Ну пошли, - наконец сказал он и кивнул на двери.
Он провёл меня и мы ещё долго стояли возле подъезда, болтая о всякой ерунде.
Домой я вернулась в какой-то неописуемой эйфории. Мне было наплевать на то, как началось наше знакомство, равно как и на то, что в глубине души я представляла его себе совершенно иным человеком. Он был другим. Не таким милым и вежливым, не всегда уместным и вообще говорил на каком-то абсолютно непонятном мне сленге. Это был совсем не тот мной выдуманный Дима, в которого я была по уши влюблена. Но тогда я, к несчастью этого не замечала. Мир казался светлым и прекрасным. Но слишком многое мне тогда казалось и всё по сути было настолько далеко от реальности, что я просто не понимаю, как могла этого не видеть. Скорее всего, я видела только то, что хотело видеть моё сердце, наполненное беззаветной любовью к выдуманному герою.
Вскоре пришёл Данил. Он был очень возмущён тем, что я ушла, не подождав его, как это было раньше. Я с восторгом объяснила ему, что было причиной моего внезапного ухода. Я думала, он обрадуется за меня, но его реакция сбила меня с толку. Данил отвернулся в сторону и замолчал.
- Почему ты молчишь? - спросила я. - Разве ты не рад? Твоей невезучей подруге, по-моему, по-настоящему повезло!
- Да, Алёнка, ты права, тебе повезло. Но не потому, что этот баловень судьбы проявил к тебе странное внимание, а потому, что у тебя есть такой друг, который может открыть тебе глаза, - выдавил из себя Данил.
- Не понимаю... - растерянно пожала плечами я. Ещё минуту назад мне казалось, что уже ничто не сможет испортить мне настроение, но я, видно, ошибалась.
- Алён, ну тебе разве не кажется странным, что Дима, который встречается с Тверьенович, вдруг решил провести тебя домой?
- Ну и что? - недоумённо спросила я. - Было бы странно, если бы он мне тут же предложил встречаться, но ведь он всего лишь провёл меня до подъезда!
- Тогда тем более! Чего ты так радуешься?
- Данил, это уже что-то! Если раньше мы вообще почти не были знакомы, то теперь...
- Что "теперь"? Наивная ты, Алёнка! Вся школа знает, что он за фрукт. Если хочешь уберечь себя от разочарований, то будь осторожна.
- Давай сменим тему, - предложила я. - С некоторых пор мы с тобой расходимся во мнениях, поэтому, чтобы не ссориться, давай поговорим о чём-нибудь другом.
Мы выпили чай, поболтали, побесились... Вобщем, по-моему, всё стало на свои места. Нашей дружбе ничего не грозило.
С тех пор моя жизнь стала каким-то сплошным светлым и счастливым сном. У меня было всё, чего я так желала: я восстановила отношения с Данилом, стала довольно тесно общаться с Димой, который каждый день провожал меня домой. Наверное, всё было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой...
Но ничего не происходило. Всё по-прежнему было хорошо. И даже ещё лучше. Где-то через две недели после нашего более ли менее близкого знакомства Дымок предложил мне встречаться. Это было большой неожиданностью для меня. Я могла рассчитывать максимум - на дружбу, не больше. А тут...
- А... Алиса как же? - обескуражено прошептала я в ответ на столь неожиданное предложение.
- Уже никак, - безразлично пожал плечами Дима. - С ней всё кончено. Я понял, что мы друг другу не подходим. Мне просто стало с ней скучно и неинтересно. Мне до того надоели эти все тупые разговоры о шмотках, развлечениях и моде... Я не знаю, как раньше терпел всё это, но теперь, встретив тебя, понял, что всё, что было раньше - детские игры, а ты - это по-взрослому.
Я, наверное, покраснела в тот момент.
Дима и сам не знал, что напророчил очень многое. Ведь потом именно так и случилось. Но об этом - позже.
Я не стала долго думать, ведь это было моим заветным желанием. Я улыбнулась, всё ещё не решаясь поверить в то, что это не сон, и сказала:
- Я согласна.
Дима счастливо улыбнулся и притянул меня к себе. За этим последовал долгий и жаркий поцелуй, один из тех, которые я до сих пор вспоминаю с теплом. Наверное, начало наших отношений было самым прекрасным, что вообще было у нас.
- Дим, только не нужно, чтобы все об этом знали, хорошо? - попросила я. - Я не хочу, чтобы об этом узнал Данил. Хоть он и лучший друг, но... он будет против. Опять начнутся глупые ссоры, и он постоянно будет пытаться нас разлучить.
- Нет проблем, - пожал плечами Дима и взял меня за руку: - Пойдём, прогуляемся.

Я жила в сказочном сне, где был и принц на белом коне, и я была словно принцесса. Но... Опять это глупое "но". Я постоянно ощущала, будто что-то не так. Это ощущение ходило за мной по пятам и не желало покинуть моё наполненное счастьем сердце. Счастье... А была ли я тогда по-настоящему счастлива? Может быть, а может быть и нет. Смотря что подразумевать под словом "счастье". Если счастьем можно считать слепое восторгание иллюзорным успехом, то наверное. Но ведь счастье - это нечто другое... Глубокое, настоящее...Не знаю. Мне и сейчас трудно сказать что-то наверняка.
Данил по прежнему ничего не знал. Наивный парень полагал, что я до сих пор тайно вздыхаю по красавчику Диме, тогда как я большую часть свободного времени я проводила именно с ним.
Как-то (прошёл почти месяц, как мы встречались) мы с Дымком выходили из школы и он столкнулся с Алисой. Она хитро улыбнулась и сказала:
- Ромео и Джульетта, кого я вижу!
- Дим, откуда она знает про нас? - обескуражено спросила я, так как до сих пор хранила в строжайшем секрете отношения с Димой. - Ты ей сказал?
- Я знала всё с самого начала, - пожала плечами Алиса и её глаза как-то недобро сверкнули. - Ещё до того, как вы начали крутить роман.
- То есть? - не поняла я и посмотрела на Диму. Я никогда не видела его в такой растерянности. Он стоял, как изваяние и тупо смотрел на Алису, будто ожидая чего-то.
- Ничего она не знает! - фыркнул он и попытался пройти внутрь, попутно пытаясь и меня втянуть за собой. Но Алиса стояла, будто танк и явно не намеревалась нас отпускать.
- Дымок, солнышко, хватит ломать комедию! - криво усмехнулась Алиса. - Ну, скажи ей, откуда я всё знаю. Скажи, что ваши отношения - моя выдумка. Не будь слабаком.
- Замолчи, - прошипел он. Алиса немного удивилась и подняла брови:
- Я могу тебе в этом помочь. Но в наши планы входило, чтобы ты сам всё сделал. Первую половину плана ты осуществил, а вот со второй, как я погляжу, пока что туговато, хотя раньше ты делал это с лёгкостью.
- Ваши планы?! - переспросила я.
- Ну да, - спокойно проговорила Алиса. - Дымок, скажи же ей наконец. Почему молчишь?
Не заметив никакой реакции, Алиса раздраженно подкатила глаза и начала сама:
- В общем, детка, дела обстоят так: мы поспорили с некоторыми ребятами, что Дымок сможет окрутить даже такую недотрогу типа тебя и закрутить роман, что Димочка и сделал. Но оговаривалось также и то, что он впоследствии бросит тебя, чего он делать почему-то никак не соберется. Что ж, я, по-моему, все объяснила, чем очень облегчила Димочке жизнь, да, мой сладенький? - Алиса игриво подмигнула и оставила нас наедине.
Я стояла в оцепенении, не решаясь поднять глаз на Диму. У меня было предобморочное состояние. Казалось, ещё секунда-другая и я потеряю сознание. Но я взяла себя в руки посмотрела прямо ему в глаза. А он смотрел куда-то сквозь, совершенно потерянный...
- Дима... - прошептала я. - Одно твоё слово - и всё может встать на свои места. Я поверю тебе, только скажи, что это все неправда. Скажи, я все пойму. Эта стерва просто завидует, да? Она все сочинила, надеясь, что я не стану тебя слушать. А я тебе верю, только скажи!
- Это правда, - наконец решившись поднять глаза проговорил Дима. - Все до единого слова... Прости...
Я не знала, что я хотела услышать от него в тот момент - сладкую ложь, или все же горькую правду. Но правда меня убила.
Я молча ушла.
Это было очень больно - понимать, что тебя так жестоко обманули, что тобой просто нагло безжалостно попользовались, чтобы доказать собственную никому не нужную крутость... Почему я? Почему именно я стала предметом этой злой шутки? Я миллион раз задавала себе этот риторический, по сути, вопрос и естественно не могла ответить на него и найти хоть какое-то более ли менее логическое объяснение такому циничному поведению Димы. Дима...Он оказался совсем не ангелом...Не добрым светлым принцем...Пожалуй, больнее всего было понимать, как я сильно в нем ошиблась. Мне стало казаться, что всё вокруг неисправимо лживо, что все люди вокруг не те, за кого себя выдают, что все так фальшиво... Я долго сидела дома и молча смотрела на стену. Казалось, мир снова перестал для меня существовать... или я перестала существовать в нем?
Пришел Данил - как всегда задорный, озорной и полный энергии, что сейчас меня крайне раздражало, поскольку у самой силы (и физические, и душевные) были на нуле. Я села на диван и снова тупо уставилась на стену. Чего мне тогда стоило выдержать его непонятливый и вместе с тем полный искреннего сострадания взгляд. Он сел напротив, но вопреки моим предположениям, продолжал молчать. Мои нервы сдали, я села рядом, обняла его и стала реветь. Он ничего не спрашивал, наверное, потому что и сам все прекрасно понимал. Не могу точно сказать, сколько мы так просидели. Где-то минут 15... Я подняла на него мокрые от слез и наверное опухшие до неузнаваемости глаза и заговорила первая:
-- Данечка, как хорошо, что ты со мною рядом! Я не знаю, что бы я делала, если бы вдруг оказалась просто одна...
Хотя даже в тот момент мне все еще продолжало казаться, что я совершенно одна в этом гнусном мире.
-- Алён, ну что стряслось? - выдавил из себя он, очевидно боясь напугать меня столь прямым вопросом.
-- Дима, - процедила я, сцепив зубы и даже с неким отвращением произнося его имя, которое совсем недавно почти боготворила.
-- А...-протянул довольно многозначительно он и я поняла, что ему что-то известно.
-- Что? Что? - закричала я. - Хочешь меня выругать, мол, какая я дура, что верила ему, да? Ну давай! Валяй!
-- Что конкретно этот кретин тебе сделал? - уточнил Данил совершенно спокойно.
-- Он меня унизил... Он сделал мне очень больно... - я вкратце изложила ему свою историю.
Данил молчал.
-- Ты знал... - прошептала я, будто прочитав все по его
глазам.
-- Да, - кивнул он.
-- Почему, почему ты не сказал? Почему ты ничего мне не сказал, я тебя спрашиваю! Какой же ты после этого друг? Ты понимаешь, что ты натворил?
-- Я натворил? - вскипел Данил. -Интересно... Ответь честно самой себе, ты бы мне поверила, если бы я сказал тебе, что услышал разговор Алисы с Дымком о том, какая ты дура и как тебя получше обломать и подальше послать?
-- Нет, - прошептала я.
-- Хм, - Данил усмехнулся. - Я давно это знал. Ты себе не представляешь, как мне было больно видеть все это, видеть, как обманывают близкого мне человека и понимать, что я не могу ничего сделать! Я видел изо дня в день твое счастливое лицо и с болью понимал, что ещё день-другой и вся эта сказка кончится. Я ждал, что вот-вот и сердце моей лучшей подруги просто растопчут у всех на глазах. Я долго готовился к тому, что рано или поздно это случится и мне нужно будет быть рядом.
Он посмотрел на меня своими искренними как никогда глазами, в которых я уловила едва-заметный укор.
-- Давай, давай... скажи мне, какая я дура, - снова прокричала я, продолжая реветь.
-- Не скажу, - замотал головой Данил.
-- Лучше скажи! Тебе не приходило в голову, что именно это мне сейчас и нужно! Чтобы кто-то отрезвил меня, привел в чувство!
-- Алёнка, ты не дура, ты просто маленький, глупенький и очень доверчивый человечек! - нежно проговорил Данил и как бы банально это не звучало, мне стало прямо-таки тепло от этих слов. - Ты все ещё веришь в то, что такие люди, как Дима могут чудесным образом измениться. Пойми, маленькая, это не так. Давай, успокаивайся...
Я снова обняла его и почувствовала прилив сил. Я почувствовала себя будто за каменной стеной, ограждающей меня от ветра и прочих неприятностей. Мне было все ещё больно, но то, что Данил был рядом, дало мне силы жить дальше.

Придя на следующий день в школу, я вела себя как обычно и никак не выдавала того, что творилось у меня внутри. Я даже не избегала Димы и уже на второй перемене мы встретились в коридоре. Я как говорится "проморозилась", уловив на себе его совершенно непонятный взгляд. Я не могла понять, что же в нем все-таки было. Это было что-то среднее между страданием и безысходностью (впрочем, одно другому не мешает), на что причин, по моему мнению, у него не было. Когда я возвращалась, то снова встретила его, стоящего на том самом месте. Когда наши взгляды встретились, я сухо проговорила "Привет" и пошла дальше.
-- Алёна, - тихо позвал он каким-то совершенно другим голосом. - Давай поговорим.
Я не смущаясь и не выдавая своей растерянности подошла к нему и подчеркнуто беззаботно сказала:
-- Давай.
Дима молчал. Наверное, он этого не ожидал. Он ждал, что я тут же начну устраивать истерику, обвинять его во всех смертных, но я, казалось, была совершенно спокойна. Я хотела дать понять и ему, и Алисе, что меня их злая шутка никак не задела, что мне абсолютно не больно и фактически все равно. Это, конечно же, было не так, но чтобы выглядеть победительницей, мне приходилось притворяться.
-- Ну ты хотел говорить, так говори! - наконец сказала я.
-- А... Ты ничего не хочешь сказать? - удивился Дима.
-- В свое оправдание? - усмехнулась я. - Ничего. Единственное, что могу добавить - погода хорошая.
-- Я... Я не знаю, что тебе сказать, - пожал плечами Дима. - Я хотел попросить прощения, но, наверное, это бессмысленно. Я прав?
-- Какие мы знаем слова! "Просить прощение"! - засмеялась я. - Что на тебя нашло, Дымок? Тебе больше идет твоя настоящая роль, чем эта - лживая. Актер с тебя - хуже не бывает. Короче, если ты только об этом хотел поговорить, то тема закрыта. Если тебя это так волнует, в чем я крайне сомневаюсь, то будь спокоен - я ни на тебя, ни на твою тупоголовую и недалекую подружку не обижаюсь. Доволен? Живи спокойно своей жизнью. Все в порядке, и я в частности.Досвидания.
Я с победоносным видом удалилась, оставив обалдевшего Диму в полной растерянности. Для него это был настоящий облом. Мне было все еще непонятно, для чего был этот разговор и что он хотел от меня услышать. Мне показалось, что он страдает, но думать так было самым большим безумием. Неужели этот ловелас мог страдать? Однозначно - нет.
Я чувствовала себя как нельзя лучше, поскольку только что преодолела свой самый большой страх. Теперь мне, пожалуй, было вдвое легче его разлюбить, ведь мои чувства, пусть и лживые, к нему все еще были живы. Но теперь я по крайней мере знала, какой он, кто он. И он был не идеалом.
Время шло медленно. Я не раз встречала Диму в коридорах школы, просто на улице и в куче мест, но я делала вид, что его не существует, хотя когда он оказывался на далеком расстоянии, я с болью и сожалением смотрела ему вслед, перед глазами стояла наша первая встреча, его переливающаяся на солнце челка и озорные синие глаза... в памяти всплывали те счастливые дни, когда я по глупости думала, что он меня любит.
Умом я его сразу же простила - такой уж я человек, не могу держать ни на кого зла, но сердцем все еще ненавидела его за его поступок. Мне хотелось моментально вычеркнуть из памяти все, каким-либо образом связанное с ним, но пока что не получалось.

Я сидела дома и с трудом пыталась вникнуть в то, что читала, а читала я билеты по истории, ибо приближались выпускные экзамены. Мысли были как всегда далеко, наверное даже с Димой, который продолжал обитать в моем сердце. Раздался телефонный звонок и я вздрогнула, будто очнувшись от полудрема, в котором находилась. Я подняла трубку и услышал тихое "Привет". Странно, ведь обычно люди спрашивают кого-нибудь, прежде чем начинать разговор. А это человек либо был абсолютно уверен в том, что поднимет трубку тот, кто ему надо, либо просто бесцельно звонил.
-- Привет, - в ответ сказала я (ну не молчать же!)
-- Меня зовут Дима, - представился обладатель голоса с другого конца провода и только тогда я узнала в этом непривычно нежном голосе Дымка.
-- Что за цирк? Я и так знаю, как тебя зовут, - раздраженно фыркнула я.
-- Алёна...
-- И как меня зовут я тоже знаю. Если ты звонишь только затем, чтобы напомнить мне наши имена, то поверь мне, это бесполезная трата времени и денег, если ты сам еще не догадался.
-- Почему ты мне грубишь? - спросил Дима.
-- А чего ты добиваешься? - швырнула встречный вопрос я.
-- Ты сказала, что не обижаешься... и я подумал, что можно начать все с начала. Решил как бы заново познакомиться...
-- Идиот, - засмеялась я. - Я действительно так сказала, но я вовсе не имела ввиду, что продолжение следует. Разве ты не понял?
-- Не понял, - честно признался Дима.
-- Дим, чего тебе надо? Зачем тебе это продолжение? - уже спокойней спросила я.
-- Я тебя люблю, - неожиданно проговорил он, думая, что этим все объяснит.
-- Поздравляю, - хмуро отозвалась я. В груди что-то екнуло.
-- Алёна, я серьёзно. Пожалуйста, ты ведь меня простила. Давай начнем все сначала.
-- Зачем? Кому это надо?
-- Нам.
-- Не говори за двоих. Ты сам понимаешь, что тебе это не нужно, а за меня не расписывайся.
-- Нужно.
-- Дай угадаю, ты опять поспорил?
-- Нет. И я очень жалею, что сделал это тогда. Но с другой стороны - так я никогда бы не узнал о тебе. И не влюбился бы по-настоящему.
-- Хватит морочить мне голову, - оборвала его излияния я. - Будь это трижды правдой - я никогда в это уже не поверю, понимаешь?
-- Нет! Но тебе ведь хочется в это верить, не так ли? Не отрицай! Как бы беспечно ты не вела себя в школе, какой бы радостной ты не казалась и как бы не пыталась убедить себя в том, что я тебе безразличен, ты сама понимаешь, что это не так.
-- Да, ты прав. Так и есть. Но я делаю все, чтобы как можно скорее выбросить тебя из головы.
-- Но зачем? Зачем, если ты меня любишь и я тебя тоже?
-- Дима, извини... я не верю. Разговор окончен, - я положила трубку и снова села за книгу.
Теперь естественно я не могла думать ни о чем другом, только о его словах, в которые действительно очень хотелось верить. Мне было очень больно непонятно отчего. Сердце бешено колотилось и на какую-то долю секунды я пожалела о том, что отвергла его. Что-то было не так и я это чувствовала. Дима был не тот. Не тот, каким он был раньше. Даже его голос изменился. Стал мягче. Я была готова в любой момент поверить в то, что это правда.
Телефон снова зазвенел, настойчиво оповещая о том, что кто-то горит желанием со мной пообщаться. Без сомнения, это снова был Дима. Наверное, минуты три он решал что делать, собрался с мыслями и вот опять позвонил. Я взяла трубку, попутно проклиная себя за слабохарактерность.
-- Алёна, - снова мягко и нежно проговорил он. - Дай мне шанс, я тебя очень прошу. И ты не пожалеешь, я обещаю. Неужели ты не видишь, что ты со мной делаешь? Я стал другим. Ради тебя я готов на все. Я тебя люблю.
-- Я боюсь снова в тебе ошибиться. Я боюсь поверить и больно обжечься. Ты понимаешь, насколько трудно мне сейчас слушать это?
-- Да... Но я не могу иначе. Я понял, как много ты для меня значишь, как только потерял тебя. Я пытался долгое время убедить себя в том, что это ерунда... что ты - всего лишь предмет спора, от которого я наконец избавился. Но это не так. Ты мне нужна.
Я бросила трубку и разревелась.
Прошло не менее двух часов. Я лежала на полу и тупо смотрела в потолок, уже даже не пытаясь учить историю, так как это было совершенно бесполезно.
Неожиданно запищал мобильник. Мне и в голову не могло прийти, кто бы это мог быть, так как он появился у меня недавно и мало кто знал мой номер. А те, кто знал, сами не имели телефонов и, следовательно, не имели возможности позвонить мне. Большую часть времени он просто молча лежал на столе. Я взяла его и прочитала пришедшее сообщение "Я не могу без тебя! Прости меня! Давай начнем все с начала. Я тебя безумно люблю". Естественно, у меня не возникло ни малейших сомнений относительно того, кто бы это мог быть. Непонятно оставалось одно, где Дима умудрился достать мой номер.
Я не стала писать ответ. В груди что-то беспощадно щемило. Следом за этим стали приходить сообщения подобного содержания. Последним было : "Дай мне последний шанс... Я больше не могу..."
Я была готова разбить это чертов телефон, я была в истерике.
"Я подумаю" - коротко написала я и упала на диван.

Когда Дима вечером позвонил, я все еще не знала, что ему говорить. Я верила во все, что он мне наговорил, но продолжала бояться, поэтому почти наверняка знала, что скажу "нет".
Где-то минут пятнадцать мы поговорили о всякой ерунде. Он не решался затронуть волнующую его тему, я тоже.
-- Можно один вопрос? - наконец выдавил из себя он.
-- Можно, - совершенно убитым голосом проговорила я.
-- Ты даешь мне шанс?
-- Не знаю... - тихо, почти неслышно ответила я и готова была в любой момент разреветься, но пока что не могла позволить себе эту слабость.
-- Алёна...
-- Не надо, ничего не говори! - выкрикнула я. - Дима, я не знаю, я запуталась, понимаешь? Я не могу понять, что происходит со мной, с тобой и вообще... что вообще происходит? Ты можешь мне объяснить?
-- Могу. Ты же знаешь, в какой компании я был раньше? Мы с Сашей, Кириллом и Алисой поспорили. Я должен был завязать с тобой знакомство и даже более того - провстречаться некоторое время, а потом обломать и бросить. Но я не смог. Начав встречаться с тобой, я также, как и ты сейчас, перестал понимать, что происходит. Я пытался убедить себя, что это не то, что я подумал, что я не начал влюбляться в тебя. Но это было так, как бы я не пытался переубедить самого себя в этом. Я не хотел, чтобы это все кончилось, но понимал, что рано или поздно выяснится правда, потому что Алиса начала догадываться о моем увлечении тобой. Я долго готовил себя к тому, чтобы сказать тебе все, но не успел. Алиса вклинилась и сделала это раньше меня. Когда это произошло, я долго не знал, что делать. Если бы ты сразу устроила истерику, мне было бы гораздо легче предпринять какие-то действия, но ты молчала, будто восприняла это, как должное. Мне даже стало казаться, что тебе вовсе все равно. Я не мог найти себе места, потому что понял, как ты мне нужна. Что и говорить, я влюбился в тебя по уши, если не сказать больше. Я заболел тобой. Со мной такого никогда не было... Да ты ведь и сама знаешь, какая у меня репутация... Да, я такой. Точнее, я был таким. Возможно, мне это и не нравилось, я и сам не знаю... Мне нравилось быть тем, кем меня все считали, но я не такой, наверное... Только рядом с тобой я это понял. Алёна, пожалуйста! Что я должен сделать, чтобы ты меня простила, чтобы ты дала мне последний шанс?
-- Может, я и сумасшедшая, но я тебе верю... - наконец выдавила из себя я.
-- То есть?
-- То есть я даю тебе этот шанс, - пояснила я.
-- Алёнка, я тебя очень люблю! - чуть ли не прокричал в трубку Дима. - Очень сильно! Спасибо, малыш!
-- Но у меня условие.
-- Что угодно, лишь бы ты была со мной.
-- Я не хочу это афишировать. Об этом никто не должен знать. Так я буду уверена, что это не очередная подстава.
-- Я согласен.
-- А как насчет Алисы?
-- Я ее бросил сразу после того, как она сказала тебе то, что должен был сказать я сам. Алён, ты не против, если я буду продолжать общаться с моими друзьями?
-- Нет, но... пожалуйста, постарайся быть просто собой и ничего из себя не строить.
-- Хорошо!
Я услышала звонок в дверь и тысячу раз про себя прокляла того, кого угораздило припереться в столь ответственный момент. Открыв двери, я остолбенела. Передо мною стоял Дымок с букетом роз и коробкой конфет. Ничего не говоря, он просто обнял меня свободной рукой и поцеловал так, как никогда раньше...

Я была ослеплена счастьем, так неожиданно нахлынувшим на меня. Все было действительно как в сказке, в которую я теперь не боялась верить. Я не знала, что будет дальше, но мне казалось, что я хочу провести всю свою жизнь рядом с ним, Димой.
Единственной ложкой дёгтя в бочке меда были злополучные экзамены, к которым я, как оказалось, была абсолютно не готова. Но тем не менее все прошло довольно удачно и приближался выпускной.
Данил конечно же замечал, что со мной твориться что-то невообразимое, так как я часто улыбалась и просто сияла. Он не мог понять причину для этого, но все равно был рад за меня. Мне было трудно скрывать от него все то, что со мной происходило, но я продолжала это делать, потому что знала, что он это не одобрит, а его мнение для меня было очень важно. Я хотела сказать ему все на выпускном - не видела более подходящего момента. И это событие было на носу.
Дима действительно менялся на глазах. Его друзья постоянно пытались сделать его таким, каким он был раньше, но Дима не поддавался, что их крайне удивляло. Алиса по прежнему пыталась вернуть Диму, выглядя здесь полной дурой, но он неизменно отшивал ее, с позором для нее отклоняя все заигрывания.

Выпускной! Одно из тех событий, которые я никогда не забуду. Просто даже потому, что только в тот вечер я поняла, что детство кончилось и начинается настоящая взрослая жизнь. Хотелось еще хотя бы на немного растянуть то безмятежное время, но пришла пора прощаться со школой, которую я так ненавидела все те года, которые проучилась в ней. Теперь же хотелось остаться еще на год-другой, снова сесть за парту, что-то где-то списать...
После вручения аттестатов мы отправились в кафе, где после застолья началось веселье. Но я немного нервничала. Дима сидел рядом и сжимал мою руку, успокаивая меня.
-- Я пойду, - тихо проговорила я, глядя в темноту и пытаясь разглядеть на горизонте Данила.
-- Ну, малыш, давай! - ободряюще улыбнулся Дима и тоже встал. - А я потанцую, если ты не против.
Я молча кивнула и вышла в коридор, где курили несколько моих одноклассников.
-- Данила не видели? - спросила я.
-- Да, - протянул Демьяненко и от него понесло перегаром, хотя напитков крепче вина на столе не наблюдалось. - Он на улице.
Я вышла в указанном направлении и на лавке застала Данила, сосредоточенно рассматривающего собственный туфель. Он о чем-то думал, и мне пришлось оторвать его от этого занятия.
-- Это я, - не зная с чего начать, сообщила я и присела рядом. - Чего грустишь? О школе?
-- Да нет, вообще-то, - пожал плечами Данил. - Просто думаю.
-- А есть о чём?
-- Поверь мне, есть, - кивнул он и вздохнул, будто стараясь собраться с мыслями.
-- Я... должна сказать тебе кое-что очень важное, - наконец решилась я. - Ты для меня...
Я запнулась, не зная, как продолжить свою мысль.
Данил повернул ко мне свое смуглое лицо и как-то странно улыбаясь посмотрел в глаза:
-- Тихо... Я догадывался, - судя по счастливому выражению лица и его спокойствию я сделала вывод, что он думает совсем не в том направлении. Я попыталась его оборвать, но он не дал мне этого сделать, он просто поцеловал меня в губы... нежно и сладко... Я с какой-то странной неохотой отстранилась от него и отвела глаза в сторону.
-- Я тебя люблю, - улыбаясь произнес он то, что я так боялась услышать. - Я всегда тебя любил и тысячу раз представлял себе этот момент, когда я тебе скажу об этом и я решил сделать это в день выпускного вечера. Я догадывался, что это взаимно...
-- Даня... - прошептала я, не зная, что сказать. Я очень боялась ранить его.
-- Алёна, ты будешь со мной встречаться?
-- Нет, - неожиданно для самой себя сказала я. Я предпочла сказать все сразу, не подавая ему ложной надежды.
Он будто проснулся от какого-то сна. Вздрогнул, как будто электрический ток прошелся по всему его телу, и поднял на меня свои искренние карие глаза, блестящие как никогда необыкновенной нежностью и преданностью.
-- Что? - переспросил он. - Ты...
-- Нет, Данил, я тебя, конечно люблю...
-- Тогда что не так?
-- Дай мне сказать! - не выдержала я. - Я тебя очень люблю и ты для меня очень дорог, но КАК ДРУГ - не более того, понимаешь?
-- Алён, я тоже так думал, - согласился Данил. - Но так не бывает. Если парень с девушкой лучшие друзья, это значит, что они любят друг друга по-настоящему. Иначе как по-другому объяснить то, что они проводят много времени вместе, доверяют друг другу? Парень и девушка не могут быть просто друзьями!
-- Могут, - уверенно заявила я, - если один из них любит другого.
-- Ты о чем? - сделал вид, что не понял Данил. Мы помолчали несколько минут, пока он собирался с мыслями. - Ты о Диме? Дурочка! Ты думаешь, что любишь его? Это не так. Это временное увлечение, чисто платонически. Я помогу тебе его забыть.
-- Не надо, - глухо отозвалась я. - Ты ведь не знаешь, хочу ли этого я. Как раз об этом я и хотела тебе сказать. Я его люблю. Мы встречаемся.
-- Что?! - глаза Данила медленно округлились и бешено забегали по сторонам. - Ты... ты с ума сошла?
-- Возможно.
-- Алёна, чем ты думаешь? Неужели тебя ничему не научил твой жизненный опыт? Ты наступаешь на одни и те же грабли! Ты что же, думаешь, что этот мерзавец, неизвестно чем задуривший тебе голову, тебя любит?
-- Да, я так думаю. И пусть я ошибаюсь, но это мои ошибки и если кто-то и будет виноват, то только я. А так, не попробовав, как я узнаю, что меня там ожидает?
-- Глупенькая! Ну подумай хорошенько! Этот смазливый оболтус никогда не сможет полюбить тебя так, как я! Он побалуется тобой и выбросит, как ненужную игрушку. Неужели ты не понимаешь сама, как это несерьёзно? Что он может тебе дать? Немного романтики - да и только. А я хочу быть с тобой всегда. Я сделаю тебя счастливой. Я женюсь на тебе, в конце концов.
-- Извини, Данил, я все решу сама.
-- Дура... - фыркнул Данил и сам испугался того, что сказал. - Извини за грубость, но это так. Ты слишком наивна, чтобы понять, что такой парень, как Дима Гольданский никогда не сможет полюбить девушку типа тебя.
-- Что? - вытаращила глаза я. - Ты хотел сказать такую "серую мышь" или что? Ты считаешь меня хуже других? Ты думаешь, на такую, как я ни один нормальный парень не посмотрит? В таком случае, я не хочу больше тебя видеть!
-- Алёна, я не хотел тебя обидеть, но это так! Ты не такая!
-- И чем же я не такая? Отвечай! Чем я не такая? Я "не такая" для того, чтобы мне повезло в жизни? Я "не такая", чтобы быть счастливой? Я такая уродина, что недостойна стать девушкой красавца Димы? Если ты так считаешь, то ты глубоко ошибаешься! Очень скоро ты поймешь это!
Я развернулась и ушла. На глаза наворачивались слезы. Только что рухнуло то, чем я так дорожила. Я боялась потерять Данила - и вот, потеряла. Мы наговорили друг другу гадостей, как раньше, в детстве. Но теперь не было шанса на перемирие. Мы уже не были детьми, не поделившими игрушку...
Я подошла к Диме. Едва увидев меня, он все понял: что-то стряслось.
-Пошли, выйдем, - предложил он и взял меня за руку. Рядом с ним я почувствовала некоторое облегчение. Мы сели на ту самую лавку, где несколько минут назад произошел скандал с Данилом. Я на одном дыхании выложила весь разговор и расплакалась.
-- Ну, не надо, малыш! Все образуется, - пытался хоть как-то успокоить меня Дима.
-- Нет, Дима, нет! - всхлипывая, проговорила я. - Мы больше никогда не будем друзьями! Ты не понимаешь, что это для меня значило!
-- Я все понимаю, успокойся, - сказал Дима, хотя я готова поспорить, что ему на тот момент мои чувства были непонятны. - Главное, чтобы ты во мне не сомневалась. Он много тебе наговорил, и я надеюсь, ты не веришь во все это.
-- Не верю, но осадок остался.
-- Я тебе докажу, что он на все сто процентов не прав, - с жаром произнес Дима, встал со своего места и опустился на колени, нисколько не заботясь о том, что его светлый выпускной костюм испачкается. - Я тебя очень люблю и хочу, чтобы ты стала моей женой.
Я остолбенела.
-- Я понимаю, это не самое подходящее место и время, да и кольца у меня нет - не планировал, знаешь ли... Но я хочу, чтобы ты была полностью моей. Ты согласна?
-- Да, - смеясь, с легкостью согласилась я. Мне было плевать абсолютно на все: на то, что мне едва стукнуло семнадцать, на то, что мне еще надо учиться, на все... Я знала одно: если сейчас не скажу "Да", то потом пожалею об этом.
Затем мы долго целовались, и я все еще не могла поверить, что все это происходит со мной наяву. Все проблемы незаметно отошли на задний план, и я уже не думала о Даниле, как, впрочем, и обо всем остальном...
Проснувшись наутро после выпускного, мне показалось, что все, произошедшее вчера - всего лишь сон, но очень скоро я поняла, что это не так. Часам к трем дня пришел Дима с цветами, шампанским и коробкой конфет. Мои родители несколько удивились его визиту, особенно когда он сообщил им повод. Дима достал из кармана что-то, впоследствии оказавшееся обручальным кольцом, встал на одно колено и еще раз спросил при родителях, стану ли я его женой. Что и говорить, они были в шоке... Естественно, и мои и его "предки" были категорически против, мотивируя это тем, что мы слишком молоды, нам надо учиться, но Дима не собирался отступать, что придало уверенности и мне тоже.
Одним словом, очень скоро все вопросы решились. Отец Димы, как впрочем, и всегда, не смог отказать своему единственному чаду, которое по жизни баловал. Моим родителям тоже пришлось сдать свои позиции, ведь Дима, в конце концов, был не самым худшим вариантом, тем более, что светлое будущее при таком муже мне было обеспечено.
Мы с Димой поступили учиться в один и тот же Университет на заочное отделение. Работа у Димы уже была - на фирме отца, квартиру нам купили. Словом, все складывалось самым наилучшим образом.
В ноябре мы скрепили наши отношения брачными узами. Это был пышный праздник, красивый, богатый... Было много людей... Но не было Данила, хотя именно он был мне нужен мне в столь ответственный момент. Я его давно не видела. Предполагала, что он уехал учиться в другой город. Так оно и было. Как бы я не пыталась забыть его, выбросить из головы, но не могла. Да, я все еще обижалась на него, но он был мне нужен всегда, каждую минуту моей жизни. Даже когда Дима был рядом и все казалось светлым и безоблачным, я постоянно понимала, как мне не хватает Данила...

Прошел почти год. Большую часть своего времени я тратила на походы по салонам красоты, магазинам... одним словом, занималась собой. Вечером приходил Дима и мы развлекались. Мне нравилась такая жизнь. На все хватало времени, так как я почти ничем не занималась... Но мне все это время чего-то не хватало...
Я сидела за чтением какого-то детектива (а может, и чего-то другого - неважно), когда в двери позвонили. Я удивилась, поскольку в такое время обычно никто не приходил, а родители обычно звонили перед визитом.
Открыв двери, я удивилась еще больше - на пороге стояла Алиса.
-- Дима на работе, - коротко сообщила я собиралась захлопнуть двери, но она не дала мне этого сделать.
-- Я не к нему, а к тебе. Я могу войти? - неожиданно для меня спросила Алиса.
-- Пожалуйста, - спокойно отозвалась я и впустила её, хотя мне стало как-то не по себе от этого визита.
Я поставила чай и мы сели друг напротив друга.
- Странно видеть тебя здесь, - усмехнулась я, не зная, что говорить или делать дальше.
-Наверное, - неуверенно отозвалась Алиса. Она, как всегда, выглядела спокойной и уверенной в себе, хотя сейчас я чувствовала, как она напряжена. - Знаешь, мы ведь никогда не были подругами, я тебя полностью игнорировала и не считала достойной внимания. Я никогда не могла подумать, что ты, именно ты, сможешь забрать у меня Диму...
-Я ничего у тебя не забирала. Дима - не вещь. Он сам так решил, - глухо отозвалась я, не особо дружелюбно.
- Я знаю.Наверное, он нашел в тебе что-то, чего нет во мне...
- Слушай, к чему весь этот разговор? - не поняла я.
- Не знаю, - пожала плечами Алиса. - Я его всё еще люблю...Но надежды нет - я это вижу. Я не знаю, что ты с ним сделала, но вижу то, что вижу - он тебя обожает, боготворит, он от тебя без ума - вобщем, называй это как хочешь, но суть одна - ему нужна только ты и он ни на кого другого уже не смотрит, а это что-то значит. Мне просто захотелось с тобой получше познакомиться, узнать, какой ты человек, понять, почему же он предпочел тебя мне.
Я усмехнулась с некоторым самодовольством.
Мы довольно долго разговаривали и разговор оказался довольно занятным. Ведь Алиса не была такой уж отъявленой стервой, какой хотела казаться. Так в большинстве случаев и бывает: человек сам по себе неплох, но хочет, чтобы другие его таким считали. Мне непонятно такое желание, мне никогда не хотелось быть чем-то другим, не тем, что я из себя представляю на самом деле.
Одним словом, общение с этой девушкой оказалось не таким уж нудным и противным, каким я привыкла его считать.
Одно я поняла наверняка - какой бы пустышкой она ни была, она любит МОЕГО Диму не смотря даже на то, что он связал свою жизнь со мной.

После этого мы стали довольно часто общаться.
Я стала меняться...Наверное, не к лучшему. Такая жизнь хотя и была лёгкой и беззаботной, но явно не шла мне на пользу. Я стала похожей на Алису, хотя мне самой это не нравилось. Мне даже стала надоедать эта своеобразная идиллия. Вам кажется это ненормальным? Наверняка. Говорят, счастья много не бывает, оно не надоедает. А мне надоело. Наверное, потому, что это было вовсе и не счастье. Может и счастье, но не настоящее. Счатье - когда имеешь то, что тебе действительно нужно. Я имела всё: любящего мужа, прекрасное жилище, и еще кучу совершенно ненужных мне вещей, но не имела того, что могло принести настоящее удовлетворение в жизни. Я не знала, что это, не могла понять. Меня постоянно сбивала с толку вся эта бутафория и банальность моей жизни, где все было предельно просто, но как никогда сложно и непонятно.

Пять лет глухого существования с не дающим покоя чувством полной опустошенности...Я даже не могу определенно сказать, что именно делало меня такой невообразимо несчастной в эти пять лет...Очень скоро я нашла ответ на свой вопрос.
Как-то летним вечером, одним из тех, которые мы с Димой проводили на берегу Черного моря, на мобильный позвонила Алиса и сообщила о том, что организовывается встреча выпускников, которая была запланирована через неделю. Я обрадовалась этому шансу увидеть тех людей, с которыми делила школьную скамью. Но Диме это не очень понравилось. Во-первых, потому что это не входило в наши планы и для того, чтобы поприсутствовать там, нам пришлось бы прервать дорогостоящий отдых на побережье, во-вторых, Дима был не из моего класса, а следовательно его присутствие там было бы неуместно, ну и в третьих, ему не хотелось отпускать меня одну - а сам он поехать не мог, поскольку помимо отдыха его в Крыму держали некоторые дела, связанные с занимаемой им должностью на фирме.
Вобщем, так или иначе, я отправилась домой, а Дима остался.
Только по пути в ресторан, где планировалась встреча выпускников, я вдруг вспомнила о том, что наверняка встречу там Данила. Не знаю, обрадовалась я этому, или скорее была в смятении. Мне было трудно понять свои чувства, как и то, чего я жду от этого вечера и непосредственно от встречи с бывшим лучшим другом, с которым я уже пять лет не поддерживала никаких отношений.
Встреча была холодной... Он сухо поздоровался, будто бы вообще меня не узнав. Мне казалось, что эта встреча не произвела на него никакого впечатления, не вызвала абсолютно никаких эмоций, будто бы мы никогда не были близкими друзьями, тогда как во мне все кипело и стонало от какого-то опустошающего ощущения безысходности. Мне хотелось вмиг забыть все наши ссоры и недоразумения, хотя та обида все еще больно обжигала мое сердце. Мне хотелось подойти, улыбнуться, обнять его, спросить, как он жил все это время...
Внешне он очень изменился: повзрослел, возмужал. Из озорного подростка он превратился во взрослого парня. Мне казалось, что сейчас мы как никогда далеки друг от друга, безвозвратно, неисправимо далеки...
Никто из нас не мог сделать первый шаг - мне не позволяла моя дурацкая гордость, которую он задел при нашем последнем разговоре. Я все еще не могла простить ему то, что он мне наговорил... А он наверное был обижен на то, что я предпочла Диму ему.
Если бы не слепой случай, мы бы наверняка так и остались на непреодолимо далеком расстоянии друг от друга. Я не знаю, как бы я смогла так жить дальше, потому что тогда я поняла, как он мне был все это время нужен, ничто не могло заполнить ту пустоту, которая образовалась в том особом месте моего сердца, которое принадлежало только ему одному.
Я сама не знаю зачем отправилась в бильярдную, где никого на тот момент не было. Наверное, потому и пошла, что хотела побыть одна. Я подошла к окну и, будто ребенок, играющий в прятки встала за штору, продолжая смотреть куда-то вдаль.
Услышав чьи-то шаги я оставалась там, не желая выдавать своего присутствия, потому что не хотела лишних вопросов. Этот некто судя по звукам взял кий и разогнал шары, глухо выругавшись себе под нос. Я еле-заметно вздрогнула, узнав в этом голосе Данила.
Я открыла штору и вышла оттуда, пытаясь придать себе безразличный вид, что давалось мне с трудом.
-Ты хотела побыть одна? - неожиданно заговорил Данил. - Я тоже.
Я оглянулась и остановилась, тогда как ранее целенаправленно шагала к двери.
-Наверное, - неуверенно отозвалась я и облокотилась о стол.
Данил молча гонял шары, а я смотрела на него, не зная что делать дальше и как расценивать его слова.
Вдруг, неожиданно для меня и, пожалуй, для самого себя, он заговорил:
-Прошло пять лет с того времени, как мы не виделись. Наверное, многое изменилось... Ты ведь еще не забыла обиду, да? Я знаю, не забыла, иначе ты бы повела себя иначе. Если хочешь знать, я ни о чем не жалею. НИ О ЧЁМ! Я не сказал тебе ни слова, ты сама все напридумывала и на это обиделась. Ты наверное думала, что я буду считать себя виноватым? В чем? В том, что я тебя любил? Или в том, что посчитал тебя глупой в твоем выборе? - он помолчал с минуту и снова заговорил, но в другом тоне. - Нет, я не считаю тебя недостойной настоящего счастья, как ты тогда сказала, я не считаю тебя "не такой"... Прости, ты наверное не так все поняла. Ты же так меня толком и не выслушала. Сразу же побежала к Диме. В итоге - поспешное решение...
Я еле-заметно усмехнулась - сама не знаю, почему.
- Какое решение? - удивилась я.
- Ты вышла замуж за Гольданского, если я не ошибаюсь.
- Не ошибаешься, но с чего ты взял, что это было поспешное решение?
- Если бы ты подумала, ты бы не стала этого делать.
- Почему?
- Ты ведь сделала это назло мне, ведь так? Я прав? Да, назло. Ты хотела доказать, что у вас настоящая любовь и т.д... Ты даже не удосужилась выждать некоторое время, чтобы проверить ваши чувства. Но тебе повезло. Тебе просто повезло. Ты вслепую вытянула счастливый билетик...
- Ты о чем? - удивилась я.
- По словам Тверьенович у вас все отлично. Дима тебя действительно любит. Что ж, я вынужден признаться, что был неправ. А теперь давай забудем наши ссоры, и, если хочешь, снова будем друзьями.
Я счастливо улыбнулась и подойдя к Данилу, обняла его, отчетливо почувствовав, как бьется его сердце.
Мы сели на стол, как два подростка и стали говорить. Данил рассказывал о своей жизни, я о своей. Мне казалось, что я перенеслась на пять лет назад, когда еще не было никакой ссоры и мы были лучшими друзьями на планете...Мы говорили, говорили и мне уже не хотелось его отпускать, хотелось, чтобы этот вечер длился всю вечность, чтобы Данил был рядом. Странное желание для замужней девушки, у которой все в порядке в семейных отношениях... Но все ли было в порядке? Это казалось каким-то безумием, но я начинала понимать, что то, чего мне не хватало эти долгие пять лет - это Данил. Мне не хватало его глаз, нежных, преданных, его милой улыбки, естественной, непринужденной манеры говорить и много другого, непосредственно связанного с ним. Что это было за чувство, так неожиданно и нелепо проснувшееся внутри меня? Теплая привязанность к другу, которого я так давно не видела или что-то другое, чего я так боялась, но что так отчетливо вырисовывалось в моем сознании?
После окончания нашей встречи, где, к слову сказать мы так и не успели пообщаться ни с кем, кроме друг друга, Данил вызвался провести меня домой, и я, естественно не отказалась. На такси мы подъехали к дому, где я жила уже больше пяти лет. Я с грустью посмотрела на темные окна и подумала о том, как сейчас пуста квартира, где меня никто не ждет... Меня никогда не пугало одиночество, как таковое, но не сейчас. Мне была противна сама мысль о том, что я буду одна в четырех стенах, в квартире, которая казалась мне чужой, где было полно бессмысленных ненужных вещей, но не было человека, которого я любила, который мог сделать меня по-настоящему счастливой. Думая обо всем этом как ни странно я даже не вспомнила о Диме...
-Алена, мы приехали, - напомнил Данил и открыл дверцу машины.
Я вышла, все так же отчаянно пытаясь понять, чего я хочу и чего боюсь.
-О чем ты так напряженно думаешь?- поинтересовался Данил.
- Сама не знаю, - чесно призналась я. - О том, как тоскливо и пусто дома, наверное... Слушай, а пошли ко мне, а? Посмотришь, как я живу, где я живу? Выпьем чаю? Отметим возобновление дружбы.
Я уже прекрасно понимала, на что иду и даже давала себе отчет в том, что все это неправильно, но не могла остановиться.
- Боюсь, твоему благоверному это не понравится, - криво усмехнулся Данил.
-Дима в Крыму, - коротко пояснила я. - Пошли.
Данил охотно проследовал за мной и очень скоро мы сидели в зале и пили кофе.
Вокруг в рамочках стояли наши с Димой фотографии и мне почему-то было непосебе от этого. Я смотрела на них и представляла на месте Димы Данила. Почему? Я могла себе это объяснить, но боялась. Однако от моего страха ровным счетом ничего не могло измениться. Да, я сильно ошибалась в жизни. Я ошибалась во всем с самого начала и с самого начала сделала неправильный выбор... Я поняла в ту минуту, что мне никто не нужен кроме него, Данила...Его мне все это время не хватало, я пыталась заменить его Димой, но это получалось как-то неестественно...
Я подошла к столу, где стояла наша с Димой свадебная фотография и положила изображением вниз. Данил внимательно смотрел на меня, наверное улавливая ход моих мыслей. Затем я села на кресло напротив него и, глядя прямо в глаза заговорила:
- Ты был прав в том, что Дима меня любит, но ошибся в другом - для меня это отнюдь не счастливый билетик... Я поняла, что... как бы он меня не любил и не боготворил, счастье - это когда люблю я. А я... Я несчастлива, понимаешь? Я его не люблю - в этом вся проблема... Он хороший, но я влюбилась не в такого Диму. Как это не парадоксально, мне больше нравилась его роль неотразимого ловеласа и отъявленого хулигана, а не пай-мальчика, каким он оказался. Нет, даже если он сейчас станет таким, каким он был, это дела не исправит, потому что его истинное лицо - это. Самое забавное, что я только сейчас поняла, что люблю совершенно другого человека. Жизнь - это дурацкая штука, которая заставляет нас верить в то, что приводит к глупым ошибкам...
-Кого же ты любишь? - безразлично спросил Данил.
-Тебя, - просто призналась я. В душе творилось что-то непонятное, мысли будто горели в какой-то агонии...
Когда Данил подошел ко мне и присел на колени передо мной, я расплакалась:
- Что я натворила? Даня, прости меня, если сможешь...
-Что я натворил... - тихо проговорил Данил и показал правую руку, на безымянном пальце которой сидело обручальное кольцо, которое я только сейчас заметила. - Я тебя люблю и любил... Но поступил, как маленький ребенок. Сдуру женился на первой встречной, думая, что надежды нет... А может, просто назло, надеясь,что тебя это заденет...Но знай, Аленка, я не встретил никого лучше тебя...
Он притянул меня к себе и поцеловал также нежно, как и тогда, на выпускном вечере. Затем он встал с коленей и уверенно зашагал к двери. Я не могла дать ему вот так просто уйти.
- Постой, не уходи, - прошептала я. - Останься...
- Зачем? Ты же знаешь, что все это неправильно...Ничего теперь не изменить...У меня есть ребенок, у нас семьи...
-Ну и что? Плевать... А вдруг такой случай не повторится... - я не контролировала слова, так неожиданно вырывающиеся из моих уст.
Данил постоял немного и очевидно не найдя в себе сил сопротивляться своим чувствам, вернулся...

Вот тогда-то я и поняла, как это - быть счастливой... Когда я проснулась и почувствовала рядом сердцебиение человека, который был единственным, кому я была полностью отдана душой, мне хотелось просто умереть, потому что я знала, что это никогда больше не повториться. Я знала, что однажды почувствовав счастье, хочется ощутить его снова. Теперь я понимала, что не смогу больше так жить. Я не смогу быть счастливой, если рядом не будет этого человека... Я не смогу видеть рядом с собой другого, далекого, чужого, тогда когда Данил живет где-то с друг

[Fortune]

Этот дождь я не забуду никогда...
Спасибо за предварительный просмотр Cezare

Знаете, что это был за день недели? Это была промозглая дождливая суббота. Именно в ту субботу я погрузилась в блеклые краски этого города, променяв на них яркие пейзажи своей родины. В окне, среди серой толпы, я увидела вашу нелепую оранжевую куртку. Казалось, хотя это могла быть и правдой, вы один не шли под зонтом, наслаждаясь каждой каплей, ударявшей вас по лицу. Даже издалека, ваши тускло-зеленые глаза, на фоне тысяч серых, безжизненных глаз, светились неистовым огнем, цвета свежей, сочной травы. Затем, переходя дорогу, ровно на середине зебры, вы внезапно остановились и скинули капюшон, чтобы окунуться всей головой в эту живительную влагу.
Когда цвет светофора перепрыгнул с зеленого на красный, машины не двинулись с места: вы остановили движение! Нервные водители начали сигналить, прохожие стали в недоумении оборачиваться, но вам было все равно.
Это не было отчаяние. Вы просто смотрели в небо, раскинув в стороны руки, и… и были счастливы. Да, вы походили на безумца, и никто, наверное, не мог понять вас, но не я. В тот момент вы стали для меня Провидением. Мне тоже хотелось, забросив все куда подальше, вот так, как вы, выйти и просто стоять под дождем. Мне хотелось этого всей душой, каждой клеточкой своего тела! ВСЕМ! Я не могла оторвать от вас взгляд, восхищено и заворожено наблюдая за вашими действиями.
Я бы все отдала, чтобы вновь оказаться у того окна и увидеть за ним вас, всем своим видом выражавшего протест; увидеть удивление прохожих, на миг забывших, куда они спешат; и, наконец, тот удивительный дождь, капли которого подали так медленно, что казалось, время замедлило свой ход.
Когда я, наконец-то, решилась выбежать из душного кабинета и присоединится к вам и дождю, с улицы донеслись звуки сирены: с поперечной, свободной трассы выехала машина скорой помощи и свернула на «вашу» дорогу. Водитель, видимо спешил на срочный вызов, по этому не успел притормозить…
Вас больше не стало…
Я так и не вышла на ту дорогу…
…Именно та суббота стала самым ярким впечатлением в моей жизни. Тогда я точно поняла, что означает слово «ирония». Тогда я поверила в судьбу, тогда же ее и прокляла…

[Rhiannon]

Рассказ, иллюстрирующий события ролевой, который я так и не решилась выложить. Так что, к радости моей, это не произошло

Утро началось как обычно. Миа, почувствовав, что меньше двух третей одеяла принадлежит ей, начала привычными уверенными пинками спихивать Даррела с постели. Но сегодня это не подействовало. Подлый Даханавар развернулся к ней лицом (которое, кстати, сияло до неприличия довольной улыбкой) и прижал к себе, зарывшись в разметавшиеся по подушке волосы.
- Миа… - глухо пробормотал он. – Ты чертовски наглое создание, мне снился такой сон… Мне было так хорошо, а ты… - он сгреб ее в охапку, вдыхая такой родной, любимый и неповторимый аромат жены. – Теперь ты просто обязана, - он заранее приложил палец к ее губам, чтобы не слышать ее возражении, - сдедать так, чтоб мне было еще лучше..
- Даррел! И откуда у тебя берутся по утрам такие пошлые мысли? – проворковала Миа, чувствуя, как его пальцы, умелые и нежные, гладят ее спину. – Эх, Даханавар… – через пять секунд на полу оказалась ночная сорочка, а вслед за ней и «боксеры» англичанина. – Ты совсем меня не жалеешь! Измождаешь… и никакого сочувствия… - последние слова были уже полувздохом, потому что на этом скромная миссия леди Даханавар «делать хорошо» завершилась. Негромкие вздохи и шелест простыней – вот что можно было можно было услышать, стоя у лестницы на первом этаже дома. Даррел любил Миу. Любил нежно, неторопливо, любил самозабвенно и… просто любил. Он был счастлив. Это чувство, как сладкий нектар, переполняло его тело и выливалось через все ту же ласковую, умиротворенную улыбку на губах, с которой он проснулся. Он улыбался, когда обнимал жену, прижимая ее к себе крепко-крепко, когда медленно, аккуратно погружался в ее лоно, чувствуя, как холодные пальчики на его спине сжимаются и начинают теплеть. Он улыбался, когда целовал ее веки, прикрытые от удовольствия, когда из ее тонких, бледных, таких любимых губ вырвался стон, потом еще один…
Миа уснула, уткнувшись носом в его грудь, такая маленькая, хрупкая, безумно родная. Даррел смотрел на нее и снова улыбался. Рассеянно, наивно, искренне, счастливо. Было уже девять утра, пора было идти на пробежку, но он не мог оторваться от столь милого зрелища. «Я никогда не устану любоваться ею… впрочем, у меня будет для этого вся жизнь. А теперь… теперь пора одеваться» Он аккуратно перевернул Миу, и, тщательно укрыв одеялом, натянул футболку, штаны, ткнул в карман телефон, кое-как одел мокасины и направился к выходу.
Погода была удивительно хорошей. Или ему так казалось? Весна… Цветы начали распускаться, деревья позеленели, а птицы стали петь вдвое красивей. «Счастье…» - казалось, он впервые чувствовал себя абсолютно на своем месте. Привычная дорога будто сама крутилась под его ногами, тело было легким и послушным, как у атлета. «Счастье…» Из состояния рассеянной задумчивости его вывел звонок телефона.
- Привет, Фло! Как ты? Да? – Даррел снова широко улыбался в трубку. – Фло… я тебе что-то скажу… ты скоро станешь тетей! Нет, я не шучу… - под веселое щебетание девушки он даже не успел заметить внезапно выехавшую из-за угла машину, так же как и услышать скрежет ее колес. Массивный бампер сломал его позвоночник, как соломинку, разорвав главную артерию. Смерть наступила внезапно, мужчина даже не успел почувствовать боли.
Даррел улыбался.

[Fortune]

Дорогие мои, уж простите меня, но я вот решила продолжить мучать вас своим никому не нужным творчеством. Читаем.

Холодные предрассветные сумерки окутали все пространство: и хлипкие каменные выступы старого обрыва, и спящие деревья редкого леса под ним, и тех двоих, что стояли на краю пропасти. Легкий утренний ветерок играл завитками золотисто-медных волос юного создания, приникшего к груди высокого худощавого молодого человека, одетого в длинный черный плащ, складки которого тоже не остались без внимания ветра. Вдруг ветер поменял свое направление и с неожиданной силой сорвал с девушки накидку, оставляя ее полуобнаженные плечики замерзать. Она съежилась и прижалась к мужчине еще ближе. Все это время руки рыжеволосой обвивали шею молодого человека, и она не переставала что-то, умоляя, шептать ему на ухо. Когда накидка упала на землю, девушке захотелось больше всего на свете ощутить прикосновение его безразлично опущенных рук на своей дрожащей спине, пусть даже они и подарят ей еще больше холода, чем ветер. Но нет, мужчине и так доставляли неудобства ее неуклюжие объятия: создавалось впечатление, как будто он хочет, чтобы она ушла. Незнакомец ни разу не взглянул на прижавшееся к его груди миловидное личико. Он устремлял взор куда-то далеко, будто стараясь заглянуть за линию горизонта. Ни одно заботливое слово не доходило до его сознания; нельзя было сказать, что он был очень уж занять своими мыслями, но ощущение чего-то необычного, нового, не покидавшего его уже несколько дней, ограждало своего хозяина от всего реального.
Этим утром должна решиться его судьба. А девчонка? Пусть делает что хочет. Он предупреждал ее дважды, хоть и очень не любил повторяться, что ее ждет. Он даже гнал ее, но она обхватила его шею и ни за что не хотела отпускать. Милое, глупое, наивное создание, она думала, что ради нее он изменит свои планы? Она бежала за ним из старого домика на опушке леса, бежала босиком по сухим веткам и прошлогодней листве, наверное, изранила свои ступни, но все равно продолжала его преследовать до самого края обрыва.
До восхода еще было достаточно времени, но мужчина оставил тщетные попытки образумить девушку. Она не поддавалась никаким уговорам, только все время повторяла: «Вместе, мы уйдем отсюда вместе»…
Но, нет, он тоже не собирался бросать задуманное. Слишком долго он ждал такого момента, чтобы вот так просто все бросить ради жизни упрямой девчонки.
Молодой человек ошибся в своих расчетах: солнце начинало подниматься раньше его предположений.. Впрочем, мужчину это нисколько не взволновало, несколько минут не играли никакой роли в той кампании, которую он вел всю жизнь. Вот далекая полоса серого неба переменила свой цвет на нежно розовый, затем постепенно она становилась все ярче и ярче, расползаясь по всему небосводу… И вот то мгновение, которого мужчина в плаще так ждал: огненно желтый диск, казалось заполненный расплавленным золотом, неторопливо выползал на свое законное место…
Почувствовав тепло, девушка медленно отпустила шею мужчины и так же медленно повернулась в ту сторону, куда он смотрел, словно зачарованный. Это было прекрасно, восхитительно и незабываемо, но в то же время и ужасно. Девушка почувствовала недомогание, словно каждую клетку ее тела покидала живительная влага; ей захотелось пить, ее била крупная дрожь, которую никак нельзя было скрыть. Мгновение – и пустота…На краю обрыва остался лишь мужчина в черном плаще и накидка, которой играл озорной ветер. Рыжеволосая растворилась в воздухе. На самом деле она лишь перестала существовать, превратилась в прах, как и любой обыкновенный вампир, вышедший на солнце. Любой обыкновенный вампир…
Мужчина, весь укутанный приятными лучами еще не палящего, ласкового солнца, нервно сжал кулаки с такой силой, что короткие, аккуратно подстриженные ногти впились в его ладони и пустили тонкую струю темно-красной, почти черной, крови на каменные выступы обрыва. Его план был провален. Кто знает, когда у него еще будет возможность несколько дней побыть далеко от обычной суетливой жизни? Он упустил свой последний шанс: даже солнце не способно простить всех грехов совершенных им…

[Драко]

Читала я это еще до того, как оно было выложено. И в восторге.
Когда ПОна мне это прислала, я просто офффигела... Так трогательно, лирично..И ..ВНЕЗАПНО!

Форти, умничка. Я читала уже ,говорила тебе, что думаю

[Penelope]

Не рассказ, конечно, вовсе, а так... Крик души. Написала еще несколько дней назад ввиду... в общем, больно мне немного было и такая ересь в голову лезла. НЕ автобиографично, слава Богу.
Миллионы миллионов одуванов Форти за поддержку

Давай, посмотри на меня так, как ты умеешь, высокомерно и уничижительно.
Убивай меня во мне. Так умеешь только ты. Стирай мои мысли, разрушай мою душу, запускай программу, которая удовлетворяет всем твоим требованиям. Оставляй только тело, оно же тебе так нравится, я знаю.
Говори мне, что я бездарна, заставь меня почувствовать свою ничтожность, заставь почувствовать отвращение к самой себе.
Давай, топчи мою волю, ломай меня, терзай, заставляй покорно склонять голову. Выжигай меня изнутри, заставляй кричать от боли и отчаяния.
Давай, шепчи мне на ухо эти жестокие, острые слова, обдавай шею обжигающим, нетерпеливым дыханием. Притрагивайся ко мне холодными пальцами, сжимай мои кисти стальными тисками, тряхни меня за плечи, сильно, требовательно.
Сорви последнюю маску, вместе с кожей, чтобы я горела от боли и незащищенности. Я ведь уже разучилась жить без нее, ты не снимешь ее просто так, о нет!
Давай, сделай так, чтобы с моих ресниц капала горечь, чтобы с моих губ срывалось безумие, чтобы в моем взгляде читалась бессильная обида.
Разбивай меня, сделай так, чтобы на моем лице читалась затравленность и безнадежность.
Так умеешь только ты, я знаю. Прошу тебя, умоляю, сделай же! Сделай так!
Завтра ты уйдешь. Навсегда. Сделай же это, прошу, умоляю тебя! Иначе мне придется самой себя уничтожить. Знаешь, как это тяжело? Себя ведь жалко. А ты не умеешь меня жалеть. Тебе ведь ничего не стоит сделать это. Давай же, сделай прощальный подарок, ради того, что так и не стало явью. У тебя ведь тоже есть мечта? Наверное…
Или я стану твоей тенью, безмолвной, но такой настойчивой. Ты будешь чувствовать мое тихое дыхание за своей спиной, всегда. Ты будешь читать в моем взгляде невысказанный укор и усталую боль. И ты… Впрочем, нет. Ты не умеешь чувствовать себя виноватым. Но ведь будешь чувствовать раздражение, я уверена.
Давай же, задуй меня, как свечу. Сотри, как ненужное воспоминание. Не нужна тебе – не нужна никому. Не хочу медленно разрушаться изнутри, не хочу умирать постепенно, так тяжело и мучительно.
Оставь многоточия для меня. А сам поставь точку.
Спасибо. Заранее.

[Klaire]

Мы говорим "здесь холодно" когда хотим,чтобы нас согрели.Мы говорим-"мне ничего не нужно"Когда не можем получить то,что хотим.Мы говорим:"я никому не нужна"когда чувствуем,что не нужны лишь одному человеку.Мы говорим:"ты хороший друг",когда хотим добавить:"но ты не станешь чем-то большим".Мы так много говорим лишнего,что когда остается всего 2 неиспользованных слова,мы упираемся взглядом в пол и мочим.
Комменты очень важны.жду

[Rhiannon]

А вот полный набор. Или просто более полный. Там еще много фраз такого рода.

Мы говорим: "Спасибо тебе за то, что ты есть" - когда не можем сказать "Я люблю тебя"
Мы говорим: "Мне незачем больше жить" - когда хотим, чтобы нас разубедили.
Мы говорим: "Здесь холодно" - когда хотим чтоб нас согрели.
Мы говорим: "Мне от тебя больше ничего не надо" - когда не можем получить то, что хотим.
Мы говорим: "Я никому не нужен(а)" - когда мы в действительности не нужны одному единственному человеку.
Мы говорим: "Я справлюсь" - стесняемся попросить помощи.
Мы говорим: "Это не главное" - когда знаем, что у нас нет иного выбора, кроме как примириться.
Мы говорим: "Я доверяю тебе" - когда боимся, что стали игрушкой.
Мы говорим: "Навсегда" - когда не хотим смотреть на время.
Мы говорим: "Я был(а) рядом" - когда не можем найти себе оправданье…



А кто автор-то?

[Ягами Лайт]

В то утро Хако встал очень рано . Он очень волновался и гордился собой . Ведь он был единственным мужчиной в семье... Накануне он устроился на работу. Ему , обычному ученику старшей школы не приходилось расчитывать на высокооплачиваемую должность . Но он считал своим долгом помочь своей любимой бабуле . Старенькая Хибари , после трагической гибели дочери и зятя при аварии парома , совсем сдала ... Она забрала Хако к себе вместе с одноухим котом , продала небольшую квартирку , в которой раньше жила семья дочери , и теперь посвятила весь остаток жизни заботе об осиротевшем внуке . И Хако это очень ценил , он прямо весь светился от счастья , когда вбежав на крыльцо закружил старушку и начал скакать вокруг неё с криками : " Бабуля , теперь у меня есть работа!!! ...и платят очень много !...Ты себе не представляешь , как много!...Я смогу сам оплачивать наше жилье... И даже отложу на университет !!! Мне прямо в агенстве выдали аванс , хотя к работе я должен приступить только в понедельник , с обеда ... Вот здорово , правда ?! - выпалил он . И заглянул Хибари-сан в глаза ... По щекам старушки покатились слёзы " Мальчик мой ... Ты стал совсем взрослый ... Но что это за работа такая , где выдают деньги если человек еще не начал трудиться ? Ох , ненравиться мне всё это ... На кого ты будешь работать?" Хако обнял бабушку за плечи и повёл её в комнату.
- Я буду уборщиком в офисе самой Шегуси - самы , ба , знаешь говорят , она очень красивая...
Бабушка заворчала - "Говорят , говорят ... Не верь всему что говорят , да и старая она для тебя , к тому же она - твой босс... и ... ходят слухи , - ведьма она ..." Хибари замолчала и глянула на оторопевшего внука . - Может не стоило тебе соглашаться на эту работу?... Пусть бы платили поменьше , но не связывался б ты с ней ...
-Ой , ба , не смеши меня , опять ты ворчишь...
- И то правда , - улыбнулась бабушка и стала накрывать на стол , -завтра у тебя первый рабочий день , ты должен хорошо отдохнуть , небось проголодался уже ? Позови Итсу , я его с утра не видела и иди кушать...
В школе Хако никак не мог сосредоточиться на уроках . Даже подколки Вакамацу ,главного заводилы в классе ,он пропускал мимо ушей ... От гордости , что он станет добытчиком и сам будет зарабатывать , покалывало в кончиках пальцев и сосало под ложечкой ... Он уставился в окно ... На улице моросил дождик , он вспомнил отца с матерью , как они гуляли по набережной под таким же моросящим дождём..." У меня все будет хорошо , думал Хако , вы можете мной гордиться "...
В это же самое время , когда стрелки часов неумолимо приближались к 12 ... на рецепшен крупнейшей фирмы в городе , принадлежащей Наоко Шегуси , поступила информация о новом сотруднике - 17 летнем Хако Накозуми ... Секретарь , обхватив голову руками , с отчаянием смотрел на досье..." Уже 21-й за 5 месяц... господи , что она с ними делает ?! Впрочем , это не мое дело , я не могу потерять это место из-за своей жалости..." Он никогда не заглядывал внутрь ...Надо было идти на доклад...Он взял папку с досье , и то ли рука дрогнула ...на стол выпала фотография улыбающегося темноволосого паренька . Секретарь почувствовал ,как галстук начинает его душить ... ЭТИ ГЛАЗА... не может быть...
Расслабив галстук , секретарь тяжело опустился в кресло ...Время застыло ... полдень...
В этот момент раздался сигнал вызова , он нажал кнопку и услышал приятный и мелодичный голос своей госпожи : " Отмените все встречи назначенные на после полудня и перенесите их на другие дни . Я буду занята , - голос потеплел , - у моего сокровища сегодня вечером концерт ."
-Слушаюсь , Шегуси-сама . Это все ? -спросил секретарь. После паузы Наоко продолжила : " Досье на нового уборщика прибыло ? "
Лоб секретаря покрылся испариной ... - Нет , госпожа , -мямлил он , - возможно не нашли еще подходящего кандидата , возможно курьер застрял в пробке ...
-Ладно , мне некогда . Распорядитесь о вертолёте на 12.30 . Связь оборвалась...
Рубашка прилипла к телу , сердце колотилось где-то в горле , во рту пересохло ... Он до сих пор не мог поверить , что он совершил ...обманул свою госпожу...более мелкие провинности карались жестоко... а его предательство ...она этого ему не подарит . Взгляд снова упал на фотографию ... Он помнил эти глаза , глаза его покойного друга... Надо быстрее спрятать и после отъезда госпожи Наоко всё уничтожить , а потом перехватить мальчишку ... В спешке пряча документы он не заметил копию квитанции о курьерской доставке , которая описав круг упала с другой стороны стола...
Хако нёсся из школы с такой скоростью , как буд-то за ним гналось полчище демонов...Интересно , что будет входить в его обязанности ? За что ж они платят такие деньги ? И какая она , госпожа Наоко Шегуси ?... Приняв душ и переодевшись он оглядел свою комнату - кровать , письменный стол и фотография родителей на тумбочке . Возможно , через 2-3 месяца , если конечно не уволят , он оформит себе кредит на ноутбук . Хако улыбнулся своим мечтам ...Почесав Итсу за его единственным ухом заторопился к выходу , он даже не представлял себе как можно опаздывать на работу в первый же день...
Дождавшись , когда вертолёт с хозяйкой взмоет в небо , секретарь приступил к осуществлению своего плана . Первым делом он сжёг досье , фотографию сына своего друга спрятал в карман пиджака и стремительно вышел на улицу...
Попрежнему накрапывал мелкий дождь . По улице непрерывным потоком текла толпа людей ... Это было время перерыва почти во всех конторах и офисах делового центра ... Река гудящих машин... Секретарь узнал его сразу - немного сутулого , такого юного , готовящегося перейти дорогу... Он начал кричать и размахивать руками , пытаясь привлечь внимание паренька ... но его голос утонул в грохоте уличного шума ... В этот момент глаза их встретились . Секретарь ,обрадовавшись , что Хако заметил его , улыбнулся и шагнул на проезжую часть...
Визг тормозов , звон и лязг бъющихся машин , крики женщин и огромные испуганные глаза Хако, - это было последним что успел увидеть и услышать бывший сотрудник фирмы Шегуси...

[Ягами Лайт]

Осенний костер.
Эссе.
В это время года всегда темнеет рано и воздух становится таким густым , что кажется практически осязаемым . А еще он обретает свой запах и вкус , тот , который она не могла спутать ни с чем ... эту прозрачную и невесомую горечь сгорающей листвы с привкусом ночного дождя ... Обнаженные ветви деревьев , такие беззащитные , перед наступающими холодами и тлеющие костры под моросящим дождем ... Вдыхая этот воздух она всегда заболевала ... Так же как и одиннадцать лет тому назад .., когда они виделись последний раз...
Она собрала всю волю в кулак ... Только бы хватило сил ... Но надо было идти до конца : она возвратила ему ключи от квартиры , сказав , что выходит замуж ..., и глядя в удивленные голубые глаза добавила тихо :"я без тебя могу ..." и развернувшись на каблуках пошла прочь .Она не видела ничего вокруг ...ни людей , ни машин , ни зданий ... Мир стал серым и пустым . Сердце сжалось и заледенело , в горле стоял ком , но она не плакала - глаза были сухие и злые - рыжие ... Губы кривились : " Дурак ! Идиот !! Бестолочь !!! Почему ? Почему он все время молчал ?! Почему не остановил ? Не позвал ?! Гордый сильно ?? А фиг тебе ... как же ... Все правильно ... Нет у них будующего "... Она сама прекрасно знала почему он поступил именно так , знала ответы на все свои вопросы , но боль продолжала захлестывать ... Может потом станет легче ?.. Может отпустит ...может ...
она даже была благодарна ему в душе , что он дал ей возможность устроить "этот спектакль одной актрисы" . Все сгорит и стлеет , как и эти прекрасные осенние листья , лежащие под ногами ... А что листья ? - Прийдет весна , они вырастут вновь ... Все повторится в этом мире ... А переживет ли она крах своей любви ? Врядли ...Для нее это была не просто лёгкая влюблённость или обычный флирт с интрижкой , которых в жизни была куча ... в этот раз она попалась ... Это была горячечная стрась , сравнимая разве что с приемом наркотиков ... С эйфорией и феерическим экстазом - когда он был с ней , и страшной ломкой , доводящей до безумия и отчаяния , когда он исчезал ...
Так не могло продолжаться вечно ... Надо было научиться заново дышать , жить без него ... чувствовать ...
Она действительно вышла замуж , как и пообещала ему ... за первого встречного ... У нее родилась дочь ... Вроде ... все нормально ... Но ... Но , ее дочь появилась на свет в его день рождения ... И она дала ей его имя ... совпадения ? пусть так ... И опять воздух наполнился запахом сгорающей листвы , а за окном моросит мелкий дождь ... А еще ... завтра она встретит его ... свой самый сладкий и запретный наркотик ... Хватит ли сил сопротивляться ? Нет , не ему , себе самой ...
Наверное это - судьба ?... Жизнь их сводила и раньше ... Первый раз еще в школе , они учились в параллельных классах , да что там ... они жили на одной улице - и в упор не замечали друг друга ... Потом на встрече выпускников - 11 лет спустя (опять это дурацкое число )они встретились - и начался этот сумашедший наркотический роман ... расставание , и снова одиннадцать лет обыденности , ровной , серой , размеренной ... без намека на чудо , на праздник , на жизнь ...
(он за это время успел официально жениться , развестись ... обзавестись 3-мя дочерьми , от разных женщин ... вот такой он парень )
Подруги не понимали ее . Почему она ушла , если так любила ? Если была счастлива вместе с ним ? Ведь они уже жили вместе ... Ответ был простым и банальным - она не могла , не хотела делить его со всем миром , и мечтала , чтоб он был только с ней ...Но набрасывать на него цепи и ограничивать его свободу тоже не хотела ... Этого он должен был захотеть сам ... И тем горьче было признавать , что она для него не та женщина , ради которой он захочет изменится , не та - после встречи с которой , для него перестанут существовать все остальные ... И она ушла ...чтобы стать для другого единственной , любимой , богиней ... с заледеневшим сердцем . Она уже привыкла , смирилась ...или это тоже ... очередной самообман ? Затянувшаяся на одиннадцать лет летаргия чувств , и на самом деле она ни чуточки не смирилась ? И под маской благополучной жены и матери двоих детей , затаив дыхание ждет момента , чтоб вырваться на волю та самая "рыжая редкостная сучка"... Именно так он её называл ... Нобузданную , ненасытную , страстную ... Ту , которая одиннадцать лет ждала этого момента - когда воздух станет плотным и горьким , а небо станет ниже и в него взмоет сноп искр осеннего костра ...
Чтоб срывая голос крикнуть в это свинцовое небо , как булгаковская Маргарита : " НЕВИДИМА И СВОБОДНА!!!!"

Костры уже пылают ... Ей пора ... Интересно , нашел ли он ту , которая его изменила ? Увидим ... Она улыбнулась , как же долог был ее сон ... Здравствуй жизнь , я вернулась ...

Написано за 18 часов до встречи ...

[Rhiannon]

Сегодня села за ворд и написала рассказ по мотивам собственного сна. Точней, по сценарию - потому как додуманы были только малозначимые детали, и немного - концовка(разбудили в совершенно неподходящий момент >_<). Людям со слабой психикой советую сразу не читать, потому как данный рассказ содержит сцены жестокости.
Еще одно маленькое отступление - пожалуйста, не нарекайте на дурацкое и непонятно откуда взявшееся имя Марика(ударение на первом "а", "мАрика") - оно мне тоже приснилось вместе со всем остальным, что еще больше убеждает меня в собственной неадекватности
И еще одно - нет, конечно же, хоть повествование и ведется от первого лица, главная героиня ни в коем случае не списана с меня и является отдельным персонажем.


Итак...

Город, в котором не было правды

- Это город, в котором нет правды, – прошептал старик. Его губы шевелились почти беззвучно, он произносил это так тихо, будто и вовсе не хотел быть услышанным – а, может, так и было? Лицо Марики напротив совершенно ничего нового не выражало – было таким же напуганным и уставшим, как прежде. Я не верила ему – я думала, что лес, который был моим домом на долгие дни прежде, гораздо хуже любого города, пусть даже и с такими странными законами. Мои ноги – босы и сбиты в кровь, мое измученное лицо исцарапано ветвями деревьев, моя одежда превратилась в серые лохмотья, копна темных волос, которые нечем было расчесать, стала неприятно напоминать гриву ведьмы, и, что было самым важным – меня терзал извечный голод. Это беспокоило меня больше остального. От этого я хотела избавиться – потому кров старика, который он нам так любезно и безвозмездно предоставил, казался мне раем. Сырой дощатый драный пол был самой приятной поверхностью, по которой только могли ступать привыкшие к острым прутьям, сухой подгнившей осенней траве и древесным корням стопы, стены, на вид хлипкие, а наощупь еще более ненадежные, были самым надежным убежищем, которое может себе вообразить человек, привыкший к ночным страхам и кошмарам, вызванным близостью дикого, голодного – такого же, как я, и несомненно враждебного зверья… Я уже не говорю о трухлом матраце, который после настилов из ветвей хвои и мха был блаженством для превратившейся в один комок усталости спины…
Откуда я? Не знаю. Сколько помню себя – бегу. Сначала это была узкая протоптанная тропка, а двигал мною лишь страх – сильный, безудержный, давно переросший в панику. Четкое осознание того, что нужно бежать прочь как можно быстрее, иначе меня настигнут, и… И случится что-то ужасное. От кого я бежала? Тоже не знаю. Помню лишь отрывки, образы, ассоциации, помню, что прежде жила в другом мире, название которого для меня – загадка. Помню, что в том мире никого и ничего для меня не осталось, помню, что он выплюнул меня, как подросток выплевывает на обочину ставшую безвкусной и бесполезной жвачку. Страшно? Не очень. Я ведь теперь грею руки у очага и думаю о том, что счастье – это очень просто, это только когда у тебя есть кров, тепло и край хлеба – я слышу его запах, но не хочу просить ни о чем старика, не хочу быть неблагодарной. И когда у тебя есть плечо, на которое всегда можно склонить голову. Для меня это плечо – плечо Марики, которая сидит рядом со мной все еще немного напуганная, как остаточное явление, такая же исхудавшаяся, как старая корова, от которой прагматичный хозяин решил избавиться, просто перестав ее кормить. Моя дорогая подруга Марика. Ее щеки, как всегда, напоминают сочные яблоки – такие же румяные и почти вкусные, если пробовать их взглядом. Марика – крепкая бойкая девчонка семнадцати лет, на год младше меня, намного более резвая, сильная, улыбчивая. Я же себе напоминаю лишь привидение. Достаточно высокая – выше Марики на добрых пол головы, всегда бледная, темноволосая, темноглазая, с впалыми щеками и темными кругами под глазами от бессонных ночей и вечных страхов, переживаний. Строение моего тела – такое, которое называется тонкокостным и аристократическим. Это - то, что я в нем ненавижу. Тонкие коленки, худые икры – я падаю уже после нескольких часов быстрой ходьбы от банальной усталости. Я слаба, как ребенок – во мне неприятно хрупко и болезненно все, что должно было бы быть сильным. Кажется, если посмотреть меня на свет, я окажусь прозрачной, как стеклянная кукла, которой недолго осталось – кто-то непременно растопчет. Остается только любоваться крепкими крутыми бедрами Марики, ее круглыми цепкими ладошками, коротковатыми, но все равно такими ладными ногами, и в общем красивым, пышущим здоровьем станом деревенской девчонки.
Ну вот я и поведала вам вкратце о себе и о том, как здесь оказалась. А старик тем временем продолжал шептать, рассказывать, посвящать нас в истины, которые сами себе противоречат…
- Смерть! Один раз ослушаешься – пощады не будет, - он странным образом умудрялся срываться на крик, который все еще оставался шепотом, в котором было слишком много пафоса. Его лицо, словно изношенная и попорченная временем маска, было испещрено морщинами, которые с каждым новым словом складывались в новый узор, словно наглядная иллюстрация его чувств, которые движут его мимикой, и с каждым словом узор этот был все более и более устрашающим. – Безнаказанны только мысли – слова же, которые вы произносите, которые вы слышите – за все следует расплата… - Он застыл вдруг, умолк, будто прислушался к чему-то, а я не понимала. Не понимала, как то, что он говорит, может быть правдой, если в таком случае ему за открытие нам истины грозит наказание – неужто смерть? Старик определенно выжил из ума, но кров и еда – слишком ценны и нужны нам, и мы не можем пренебречь ими из-за слабоумия хозяина. Свежий каравай, который Марика стянула таки с кухни, был тут же едва ли не разодран на части, и оторванные куски желтоватого хлеба то и дело мелькали в наших руках. Старик, похоже, не возражал – продолжал рассказывать нам о городе. О том, что здесь никому нельзя доверять, что он стар, болен и просто захотел умереть, раз рассказывает нам все это, и о том, что отсюда нет дороги обратно… Потом он поднял вверх указательный палец, вновь прислушался, и в этот раз даже меня пробрал неприятный холодок – за дверью слышались шаги. Тяжелые, медлительные, словно гигант какой медленно со стальной ноги на ногу переступает.. Затем скрипнули доски, а шаги стихли – значит, кто-то поднимался по лестничке к дому. Еще миг – и дверь дернулась. Несильно, только как-то страшно, холодно, механически. У Марики изо рук выпал кусок хлеба, когда послышался удар, и в двери появилось что-то новое, узкое и довольно длинное – словно клюв огромной птицы, которая, пролетая по улицам, задумалась и случайно им в трухлое дерево вонзилась.. Однако, клюв в миг пропал, и тут же появился снова. Потом в проделанной дыре показалась рука, которая тут же с нашей стороны сбросила засов, и через мгновенье дверь уже открывалась…
Старик не был напуган – только смотрел на гостя, как на чудо Господне, а чудо Господне двигалось навстречу ему, пугая нас с Марикой своими неживыми, остекленевшими глазами и немигающим взором… Молодой человек, которого еще пару лет назад я бы, не стесняясь, назвала «мальчиком», держал в руках топор, который я сначала так легкомысленно приняла за птичий клюв. Казалось, вся эта встреча была оговорена прежде между ними, мы же стали лишь невольными свидетельницами этого страшного убийства. Топор в руках дровосека быстро взлетел и так же быстро приземлился – к несчастью, на бедного старика, который, кажется, все это время только и ждал одного этого удара.
Это больно – умирать? Я откуда-то знаю, что после смерти – после того, как нанесено увечье, от которого невозможно излечиться, - человек еще несколько минут живет и чувствует свое тело, как прежде. Только вот еще никто с той стороны не возвращался и не рассказывал, каково это. Даже после того, как человеку отрубят голову, он продолжает существовать перед тем, как рассеяться, умереть, быть стертым навсегда. Продолжает чувствовать и видеть. Куча бурого тряпья, в которую превратился старик теперь, казалась безжизненной и.. завершенной. Конечно мертвой. Дровосек стоял над ней с окровавленным орудием быта, и смотрел на меня добрую минуту – так же, как до этого смотрел на старика. А я ожидала непонятно чего, ошеломленная и удивленная. Потом он перевел такой же взгляд на Марику, а я снова глянула на старика – он теперь казался очень маленьким. За что он умер? Неужели это – и есть расплата?
Я бы хотела иметь силы бежать, хотела бы взять Марику за плечи, тряхнуть и напомнить о том, что мы – в опасности, но сил не было. Потому что бежать было некуда. Либо город, либо лес – в последний я возвращаться не собиралась. А палач тем временем отбросил топор, моргнул, тряхнул головой, а после этого воззрился на плод своих творений с удивлением и небывалой живостью. Его скованность, собранность вдруг куда-то пропала, а лицо выражало каплю испуга, немного – растерянность, и разочарование.
- Старина Отшельник доигрался? – спросил он у нас, как ни в чем ни бывало, бросив еще один невыносимо обыденный взгляд на тело, свои руки, на которых были так ярко видны еще свежие следы темной старческой крови, и на топор. Это так обычно для вас – обнаруживать себя с руками по локоть в крови, рядом с чьим-то телом, и осознавать, что ты стал лишь орудием наказания живого человека за такую простую и незначительную вещь, как произнесенное шепотом над свечей слово?.. Это так обыденно для вас – видеть смерть, бессмысленную жестокость, и мириться с нею, служить ей?..
Я не задавала ему этих вопросов, только смотрела, как он ищет лопату, как заворачивает все еще кровоточащее тело в серую старую простыню, которая теперь стала служить прежнему хозяину саваном, закидывает его на плечо, и уходит куда-то… А я, не помня себя, подхватываюсь на ноги, и несусь за ним – потому что не хочу оставаться в этом мертвом доме одна. Он вдруг перестал мне казаться надежным и приятным, в нем все обрело некий страшный оттенок испорченности, извращенности, и, как ни странно, смерти.
Марика бежала вместе со мной – а ветер пел леденящую кровь песню в обветшалых унылых стенах. Задержавшись на пороге, я бросила еще один взгляд на свечу, которая так и осталась стоять на столе – теперь ее пламя разрослось до немыслимых размеров и напоминало скорей голодный очаг, который пожирал все, что ему попадалось на пути.. Стены вдруг дрогнули, отовсюду полетели щепки… Когда мы с Марикой оказались достаточно далеко от дома, он рухнул – сначала просел фундамент слева, наклонив строение и заставив упасть на землю горящую крышу, потом же то, что осталось от правой части избушки, было тоже окончательно охвачено пламенем и разваливалось, пылало, трещало, выло… Дом умирал вместе с хозяином.


Быстрый шаг юноши заставлял нас с Марикой едва ли не в припрыжку следом за ним бежать, мы едва поспевали, осыпая его вопросами, ответы на которые либо были уклончивыми и мутными, как осенняя лужа, либо же откровенно лживыми. По словам юноши, точней, по нашим вопросам и услышанным на них вялым «да», «нет», и «может быть», можно было догадаться, что торговцы из иных городов бывали здесь довольно часто, хоть конкретное время или даты он назвать снова отказался, сославшись на то, что это нам знать незачем, что иногда в городе вот так умирают люди – именно умирают, а не погибают, и смерть эта естественна и ее виновниками являются лишь умершие.. Что явные следы насилия на телах – ересь и пыль в глаза. Он и имя свое назвать-то отказался, когда я попросила назвать свое имя, он лишь посмотрел на меня так странно, непонимающе, и задал ответный вопрос – а что такое имя? Из тех обрывочных сведений, что нам достались, я поняла одно – старик, возможно, говорил нам правду, ведь от Жака – так я прозвала его про себя – нам не удалось узнать ничего.
А знать я хотела многое. Например, где мы сейчас, есть ли тут какие-то средства связи, где можно на ночлег остаться, если ли в городе работа, за которую можно кров и еду получать… Удивительное рядом – отчего же нас с Марикой это наказание, которое так безжалостно старика Отшельника настигло, никак не затронуло? Или правила касаются только жителей города? Так или иначе, мне страшно хотелось знать, что же именно произошло там, в сгоревшей избушке, и выяснить это я хотела больше жизни…
- Жак, а это ты убил старика? – переспрашивала я снова и снова, едва поспевая за ним и запыхавшись. Теперь жалела, что хлеб остался в доме покойного, а мы с подругой все еще голодны.
- Нет конечно, - заверил меня он, открывая калитку кладбища. Только теперь я обратила внимание на то, куда мы пришли. Кладбище города, в котором нет правды, было воистину огромным. Сотни нестройных рядов могил, неухоженных, поросших седым бурьяном, с сколоченными из обломков и мусора крестами было еще более унылым зрелищем, чем хижина старика. Неужели здесь никто не уважает умерших, не поддерживает места, где они почивают, в порядке? Неужели здесь нет ни одного заблаговременно умершего ребенка, родители которого тоскуют о нем и ухаживают за его могилой, элементарно избавляясь от репейника и откровенной ржавчины на надробьи? Неужели тут нет людей, которых любили настолько, что хочется помнить о них и после смерти? Я смотрела на то, как Жак выкапывает далеко не глубокую яму в более-менее свободном месте, видела, как натыкается он на что-то большое и твердое – никак гроб с соседней могилы, видела, как плюет на приличия, которые вряд ли вообще были, как сваливает в полуметровую дыру обмотанное кровавым саваном тело и как присыпает небрежно его землей, а, заметив, что яма недостаточно длинна, и конец савана, явно не пустой, так и остается выглядывать из земли, присыпает ее небольшой кучкой песка и втаптывает в землю. Мне становилось муторно, и мне становилось страшно. Я вспоминала тот странный монолог старика – его и его морщин, когда на изношенном лице я могла угадать то очертания паука, то жабы, то оно мне просто черную дыру напоминало, даже глазницы с трудом различались за заплывшими веками… Я задавалась вопросом – неужели для того, чтоб стать обреченным здесь, достаточно просто вслух сказать свое имя?
- Нет, - снова поправил меня Жак с улыбкой, а я поняла, что говорила все это вслух. – У нас нет имен. – Произнес он вдобавок, вбивая в землю лопату. А я в очередной раз удивилась и не поверила своим ушам. А потом поняла, что простейший способ избавиться от собственного ребенка – просто дать ему имя, набор звуков, которому он будет подчиняться… Набор звуком, который будет для него истинным, и произнося который ты и сам будешь говорить правду. У людей в этом городе нет имени – так же как и у самого города нет имени. Это просто город, в котором нет правды… Я размышляла бы об этом долго, если бы не услышала, как окрикнула меня Марика – она кричала пронзительно, громко, больно. Даже в свете исключительно звезд мне казалось, что воздух вокруг нас вдруг поменялся, потом я взглянула на Жака и поняла, почему кричала Марика. Не смотри… не смотри, дорогая моя, не надо – на такое нельзя смотреть… Такое нельзя видеть.
А я от открывшегося мне зрелища не могла оторваться, и даже подходила ближе – так мотылек на огонь. Никогда прежде в расстоянии вытянутой от меня руки воздух не напоминал сгущенный и невероятно быстрый рой пчел, никогда он не сжимался плотным кольцом вокруг чьей-то шеи, до боли напоминая очертания огромного, безобразного кулака с костлявыми пальцами. Чудовищный оскал кривой и разочарованной усмешки на лице Жака, который я различала, был не менее пугающим, бедный юноша, кажется, даже повис на сжимающей его стальной, но прозрачной руке, он совершенно неправильно, некрасиво улыбался, бледнел и обмякал, его глаза, его красивые сияющие синевой ночного неба глаза шептали мне, тянули – подойди ближе…
И я подошла. Я не могла ничем ему помочь, страх едва ли позволил приблизиться к нему ближе, чем на расстояние одного локтя, попробовать же разомкнуть объятия черного острого воздуха, в которые был так надежно заключен Жак, я даже не пыталась – эта попытка была бы заведомо обречена на провал. Все, что я могла сделать – лишь смотреть на его губы, которые беззвучно шевелились, пытаясь сообщить мне что-то несомненно важное.. Я не могла его слышать, я могла только почувствовать, понять, что он говорит мне…
Черная смерть.
Такой удел постигает недостойных, нарушивших закон, еретиков... Проклятие, анафема, исход которой мгновенен и необратим.
Веки Жака сомкнулись, а тело обмякло, успокоилось, и упало к моим ногам. Марика затихла, а я все смотрела и смотрела прямо перед собой, хоть кулак уже и исчез, рассеялся… И видела лишь его бледные, посиневшие губы, шепчущие мне «Черная смерть… Никогда не говори правду…»



Я живу в доме у страшного человека, он, кажется, цыган, только цыган неправильный, осевший, ужасно спокойный и мрачный. Он не держит лошадей, хоть я и знаю о страсти его народа к этим красивым, грациозным животным, он не играет на гитаре. Он никогда не поет и не разговаривает. Здесь вообще никто не разговаривает – предпочитают общаться взглядами и жестами. На улицах почти всегда пусто – от рассвета до заката люди тяжело работают для того, чтоб не умереть с голоду и не ходить в ошметках, ведь закрытому поселку, не промышляющему торговлей, действительно сложно производить все необходимое самостоятельно.
Сегодня – обычное серое утро. Меня разбудил хозяин, постучав в дверь – а я была столь наглой, что спала почти до полдня. Я знаю, чего он хочет – чтобы я шла в поле. Начиная с семи лет дети здесь работают едва ли не наравне со взрослыми – а рабочих рук все равно не хватает. Так же как и еды, теплой одежды, дров. Здесь всегда всего мало.
Хозяин открыл дверь, не дождавшись даже моего слабого писка, который бы значил, что я по крайней мере жива. Остановился на пороге, угрюмый, злой – я его только таким и видела весь месяц, пока у него живу. Одетый в черные брюки из лосиной кожи и коричневую жилетку, застегнутую на пару нижних пуговичек. В его руках мясницкий нож. Он стоит посреди моей крошечной комнатушки и ждет, пока я выберусь из-под одеяла. Смотрит, как я переодеваюсь в сорочку – одеть мне здесь больше просто нечего. Когда я сажусь на постель и с невозмутимым видом открываю книгу – да, здесь есть книги, - он наконец теряет терпение и заговаривает со мной.
- Ты не должна ходить в поле каждый день, - говорит он мне, а длинный острый нож в его больших руках пляшет, словно сумасшедший. Кажется, еще миг – и сорвется с рук, продолжая танец в воздухе самостоятельно. Изберет приятную, мягкую цель, вонзаться в которую – сущее удовольсьвие. Я почти вижу на кончике его ножа наколотым собственное бесполезное сердце. Взгляд хозяина – словно вонзенные в мою шею раскаленные угли. Я поднимаюсь с ложа и, бросив книгу, выхожу из комнаты.

Поле.. А я ведь даже люблю этот бескрайний простор золотых колосьев, от которых радуется глаз, это палящее солнце, от которого со мной случаются приступы дурноты и мигрени. Я люблю эту простую, сложную работу, от которой валишься с ног от усталости и не имеешь сил на то, чтоб подумать. Я, кажется, начинаю превращаться в исконную жительницу города, в котором нельзя говорить правду. Образ мышления меняется, и, боюсь, это необратимо. Любой горожанин готов со всей уверенностью заявить о том, что он любит свою жизнь. Любит свою работу. Любит город. Все они живы, все они лгут – в первую очередь, себе. В этих кротких, тихих людях – в каждом глубоко засела черная стальная ненависть, недовольство, раздражение и бесконечная злоба – за то, что они обречены на такую жизнь. За то, что они родились здесь – и умрут, не сказав ни единого слова правды. Никогда не имев друзей – потому что это не нужно. Каждый горожанин скажет, что у него есть друзья, и назовет парочку-тройку имен людей, с которыми он делит вечера. Людей, которых ненавидит. Никто из них никогда не любил – разве можно испытать счастье, если ты равнодушен к своим детям, если ты, рождая их, уже ненавидишь их за то, что должен отталкивать их с младенчества? И ненавидишь себя за то, что ни в коем случае не должен любить. И они не должны любить тебя. Любовь, пусть материнская, пусть отцовская – это истина. Это словно крохотный согревающий луч солнца. Помню, как обнимала меня мама, когда я была еще совсем малюткой. Мне не нужны были ее слова – только улыбка. Такая теплая, родная, любящая. Она гладила мои волосы и целовала мой лоб, потом легонько касалась пальцем моего носа и звала по имени… Я не помню своего имени – это единственное, о чем жалею больше всего. Я похожу на жителей города гораздо больше Марики – настоящее привидение, утратившее покой и шныряющее из угла в угол без толку. Я напоминаю себе птицу, заключенную в коробку из прозрачного стекла, которая отчаянно пытается вылететь, а вместо этого только сбивает свои крылья в кровь и быстрее тратит воздух…
Я люблю дорогу в поле – когда по широкой тропе идешь к тому месту, на котором окончил вчера свой труд. Пока еще не слишком жарко, пока я не слишком устала – могу насладиться свежим воздухом, ярко-голубым небом, таким не похожим на то небо, которое я вижу в городе. То небо – серое, унылое, безрадостное. Тут же краски природы настолько живы, настольно радостны, что даже мое бледное лицо нет-нет да озаряется улыбкой.
А вот и конец дороге – я вижу мою Марику. Марика – единственный человек в городе, у которого есть имя, только никто не знает об этом. Мы живем у цыгана вместе – в разных комнатах, и часто нам поручают разную работу. Сегодня же я рада – мы сможем побыть целый день вместе, пусть времени на пустую болтовню у нас и не будет… Я смеюсь и обнимаю Марику, а она смеется в ответ.. Ее смех напоминает мне звон серебряных колокольчиков, он так сладок и приятен, что я готова обнимать ее вечность – лишь бы слышать его вечность. Он – единственная радость из всех позволенных в городе. Моя Марика – единственный человек, который еще не разучился смеяться, и время от времени помогает мне вспоминать, что значит – радоваться…
Первые минуты, первые пару часов серп в моих руках пляшет послушно, будто продолжение кисти, потом же тонкие, негодные бледные руки начинают ослабевать, а прекратить работать нельзя. Я помню, как провалялась на мягкой подушке из соломы целый час, зажмурив глаза от солнца и раскинув в стороны руки, а после этого не получила свою законную миску с лапшей и одним куском жесткого мяса, вместо этого хозяин принес мне только хлеб да воду. Не знаю как, но он точно знает, как я проводила день, и если ему вдруг покажется, что я работала недостаточно, то меня ждет очередная голодная ночь. Марика это тоже знает – потому работаем без остановок. Колосья наливаются золотом, а мое тело – усталостью. Снова завидую подруге – ее руки, ее крепкие плечи, ее округлые ноги и полные губы, вечно растянутые в улыбке… Она создана для того, чтоб радовать людей – а радует только меня, потому что никому больше не нужно ее тепло и радость. Она не чувствует себя угнетенной даже сейчас, когда ее заставляют делать одно и то же – махать серпом и складывать все в снопы. Я вижу Марику в ярком наряде на сцене, распевающую одну из ее теплых радостных песен, вижу, как она танцует и кружится, словно падающая снежинка, без капли пошлости и даже намека на разврат… Марика видит лишь солнце, птиц, бабочек, которые, словно чувствуя ее теплоту, не боятся садиться на протянутую руку.. Моя светлая, чистая, добрая, загубленная в городе без радости и счастья Марика…

Обычный пятничный вечер города, в котором мы живем. Вечер, пятница – понятия растяжимые, потому что тут никто не ведет счета времени. Тут есть полдень, полночь, рассвет и закат. Тут есть время, когда светло – значит, нужно работать, и время, когда темно – значит, можно отдыхать, можно падать безвольной тряпкой к ногам прохожих, забываться наконец сном, давать своему тщедушному телу скудный отдых, которому его всегда мало. Иногда – как, например, сегодня, у нас происходит нечто в роде семейного ужина. Все выходят в столовую, одевая свои лучшие лохмотья, и едят свою праздничную лапшу или овсяную кашу с двумя кусками жесткого мяса. Не знаю, как хозяин умудряется каждый раз делать так, что еда на вкус абсолютно идентична прежней. Нас за столом четверо – я, Марика, цыган, и его сын. Сын цыгана – в общем неплохой мальчишка, не успевший обрасти такой же угрюмостью, унылостью и жестокостью от безысходности, как и его отец. Однажды он помогал тащить мне собранную с поля солому, а потом я видела на его лице алый след от удара, который напоминал мне по форме пряжку огромного ремня, который носит его отец. С тех пор я не разговариваю с ним – не хочу, чтоб он снова пострадал из-за меня. Приятно ловить иногда его теплые улыбки – но чаще они меня все же пугают, потому что сходство с отцом у него просто невыносимое – я часто их путаю. В этом городе дети вообще ужасно напоминают своих родителей, это словно клеймо, печать … Страшно, должно быть, наблюдать за тем, как стареет, угрюмеет, теряет веру в жизнь твое чадо, которое до боли похоже на тебя в молодости. Словно в зеркало смотришься – а оно изо всех сил пытается заставить тебя плакать.
А потом, после ужина, нам дозволено погулять. Я пользуюсь этим и иду на площадь в центре города, иногда Марика идет со мной. Площадь в центре – таким громким словом называют унылый сквер с двумя фонарями, посреди которого находится статуя Святого Авксентия. Один из горожан, такой же безликий и серый, как и остальные, поведал мне историю этого памятника, а я внимала так послушно, как только могла – потому что разговоры в этом городе являются большой редкостью.
Очень давно, когда город еще имел имя и находился на пересечении значимых торговых трактов, сюда съезжались сотни путешественников и купцов, ярмарки, которые тут устраивались, были едва ли не больше, чем в самой столице, столы в домах всегда ломились от яств, а горожане могли позволить себе одеваться в яркие шелка, бархат, батист… Процветание, словно цветы ядовитой плесени, постепенно опьянило всех и каждого, стало таким привычным, таким обыденным, что горожанам захотелось большего, нежели ставшие обычными праздность и гулянья. Молодежь не покидала город – напротив, население возрастало, особенно его молодая часть, за счет приезжих, которые были наслышаны о несметных богатствах поселения и его безбедной жизни. Только вместе с путешественниками в город пришло и нечто другое, далеко не такое безобидное, как прежде. Омерзительная старуха в черном балахоне с косой не спрашивала разрешения у стражи на воротах тракта, нет, она прошла в радушно распахнутые двери и зашла в дом каждого…
Чума.
Чахотка.
Сифилис.
Тиф.
Мор валил людей, словно они были скошенными травинками, на которые достаточно подуть для того, чтобы все вокруг изменилось. Никто не знал, что именно произошло, и кто именно внес в город этот рассадник заразы, эту совокупность всех страхов человечества, и ни у кого не было времени думать об этом. Люди умирали. Улицы, прежде увешанные яркими гирляндами, уставленные столиками для непрекращающихся празднеств, были унылы и зловонны, тела, которые некому было убрать и сжечь, разлагались прямо на помостах. Лошади путников, которые проезжали мимо, топтали их, шарахаясь в страхе и ужасе от запаха смерти, размазывали по булыжной дороге человеческие мозги и кишки, а единицы людей, которые все еще оставались живыми среди тел родных и близких, и ждали своей участи, запирались в собственных роскошных домах и молились богам, которые оказались к ним равнодушны. Боги забыли о них! Боги прокляли их… Пока один из выживших, предок нынешнего правителя города, не собрал уцелевших и не стал возводить в центре площади эту статую – статую святому Авксентию. Как памятник, как жертвоприношение, которое строилось на костях умерших. Строители падали прямо у возводимой иконы, их тела не убирали – некогда было. Строительство нужно было закончить как можно скорей, почему – не знал никто, но другого выхода не было. Эти люди потеряли все, а правитель подарил им цель, и надежду. Надежду на исцеление, на новую жизнь.
Никому достоверно неизвестно, как те ослабевшие, убитые горем люди без образования и навыком работы с камнем, высекли из мрамора такое величественное изваяние, от взгляда на которого у меня даже сейчас бегут по спине мурашки. Известно лишь то, что на строительство было потрачено несколько лун, за это время выжившие успели оголодать и превратиться в мешки костями настолько, что мало отличались от тех тел, которые все еще оставались лежать под их ногами. Но все точно знают, что как только последний изумруд был установлен, как только последняя шлифовка выполнена, статуя двинулась, тронулась с места, бледные мраморные губы зашевелились, и Святой Великомученик Авксентий обратился к людям. К тому, что когда-то было людьми. Он говорил долго, и никто достоверно не знает, что именно – ведь все были настолько обессилены, что никто не догадался записывать. Смысл его проповеди заключался в следующем – с этого дня город должен быть полностью закрытым, люди должны позабыть о том стыде и сраме, который творился на улицах прежде, жители обязаны жить просто, честно, бедно и тихо, чисто, серо и безгрешно. И город больше никогда не постигнет горе.
Под конец вещаний, когда Авксентий застыл в лучах солнца, слепя строителей своим великолепием, величием и мощью, никто даже и в мыслях не допустил ослушаться. Булава, которую они же вложили в его нерушимые мраморные длани, теперь казалась достаточно угрожающей.. Да что там, он мог бы растоптать их, если бы захотел, безо всякого оружия. Но топтать никого не пришлось – ошеломленные, поверившие в пришедшую наконец к ним благодать, они падали на колени, поклонялись ему и клялись в вечной верности…
После того дня люди перестали умирать от болезней. Тела, прежде источающие аммиак и прочие запахи разложения, развеялись незаметным прахом, и жизнь снова заструилась своим чередом – так, как прежде, только лучше…
Глаза рассказывавшего мне это горожанина светились преданностью и благоговейным страхом, когда он поднимал их для того, чтоб бросить один кроткий взгляд на спасителя. Я же после того, как он, помолившись у алтаря, ушел, только сдвинула брови устремила еще один обеспокоенный взгляд на статую – ведь если бы в рассказе была хоть крупица правды, он бы уже валялся на земле, мертвый, измятый черной смертью в бесформенную лепешку, с гримасой все такого же отвратительно благоговейного ужаса на лице…

Марика плачет. Я слышу ее всхлипывания через стенку, глубокой ночью. Кажется, ее тоже мучает бессонница. Нам нельзя выходить ночью из своих комнат – этот необъявленный комендантский час строг и должен соблюдаться всеми. Плач Марики ножом вонзается в мое сердце, а потому подчиняться правилам у меня не хватает сил – босые ноги сами несут меня к двери, на удивление тихо спускаются по скрипящей лестнице-предательнице, и вкрадчиво, как никогда бы не постучал хозяин, стучат в ее дверь костяшками пальцев.
- Марика.. – шепчу я очень тихо, но по ночам в городе, особенно в тихую погоду, настолько отсутствуют любые звуки, что слышно, как я дышу. И слышно, как за стенкой тяжело дышит Марика. – Открой, это я.. – я – твоя подруга, у которой нет имени. Плач утих, а я почти почувствовала ее настороженность и страх, ставший вдруг материальным в воздухе. Затем – такие же тихие, короткие шаги. Открылась дверь – на меня снизу вверх смотрела печальная, как никогда прежде, Марика. Она зябко обхватывала себя руками и отводила взгляд, из ее глаз струились крупные слезы. Я никогда не видела ее такой прежде, только чувствовала, как больно сжимается мое сердце за подругу и больно осознание того, что я, скорей всего, не могу ей помочь.
Мы сидели на ее узкой кровати, обнявшись. Я гладила Марику по голове и плечам, целуя ее макушку, чувствуя, как передается мне ее крупная дрожь, и как становится мокрой верх моей ночной сорочки, к которой она прислонилась лицом. Моя Марика плакала – рыдала безудержно, словно потеряла все, что у нее было.. А я до этого была уверена в том, что она такая же как и я – что ей совершенно нечего терять…
Она плакала пол ночи, а я молчала и болела вместе с ней, изнывая от ощущения, что случилось нечто страшное, гораздо страшней, чем я могу представить.. Потом она, казалось, уснула, затихла на моей груди, наверное потому, что я стала напевать одну из немногих песен из былой жизни, которые помнила – эту колыбельную пела мне мать. Такое не забывается. А потом Марика взяла меня за руку, поцеловала ее, подняла на меня на удивление ясные, разумные глаза и произнесла:
- Я уже бывала здесь прежде.
А потом дверь распахнулась, и в комнату вошел хозяин.

Мы с тех пор почти не виделись – лишь случайные и слишком кратковременные встречи, за время которых не успевали перемолвиться даже словцом. Марика перестала улыбаться – пожалуй, выглядела еще более изнуренной и угнетенной, чем я, ее прежде веселые глаза обрели невиданную холодность и жесткость, в них поселился какой-то совершенно недобрый, злой, но такой яркий огонек, который убеждал меня в том, что смиряться со своей печальной участью – рано, что она знает, как бороться, и будет бороться. Пожалуй, мы вдвоем живо могли напомнить парочку тех самых строителей, которые возводили памятник Великомученику Авксентию – терять нечего и некого, готовности драть гранит голыми руками – хоть отбавляй, инстинкта самосохранения – полный ноль… Отчаянность и отчаяние, идущие рука об руку. Не знаю, кто из нас отчаянность, а кто – отчаяние…
Говорят, что к любой работе привыкаешь, а я так и не смогла свыкнуться с тяжелым физическим трудом. Не сумела. Мое тело чем дальше тем больше истончается, тает, слабеет – суставы вместо того, чтоб крепчать и расти вширь, становятся все более хрупкими и болят чаще. Может, тут просто что-то в воздухе, а, может, моему неполноценному телу мало постной сухой еды, которую ему предоставляют… А, может, все силы идут на поддержание того самого огонька в глазах, который и держит меня в этом мире живой. Не знаю. Меня ничего не волнует, поскольку сегодня я могу встретиться с Марикой.
С той поры, как она плакала ночью, и как хозяин едва ли не за волосы оттащил меня в свою комнату, а утром сообщил, что с Марики больше нет, прошло много лун. Это такой своеобразный способ увильнуть от правды – переезд в другой конец города объявить почти так же, как в моем мире объявляли о кончине. Я ему не верила – я привыкла никому не верить.
Успела наступить весна – в этом городе даже распускающиеся почки деревьев умудрялись выглядеть уныло и серо, словно скрученный в морской узел дождевой червь. А работы снова ставало больше. Убирать улицы – от сгнивших листьев, от мусора, от тел замерзших насмерть животных. Мыть булыжные дороги, и удивляться тому, насколько серы в этом городе даже камни. Встретиться на том конце дороги взглядом с Марикой, еще более худой, но полной решимости, как никогда – и улыбнуться впервые за квартал. Моя Марика…
Если бы улицы города не были так пустынны, горожане были бы непременно удивлены зрелищем двух обнимающихся девушек. Они никогда не испытывают тепло, ласку, нежность.. Они не способны чувствовать. А еще они не способны говорить – так спокойно, рассудительно, трезво и уверенно.
- Я тут бывала прежде, - говорит она, словно та ночь была вчера, - нет, только что. – Я тут родилась, - а мне даже удивляться некогда. – Родилась, а потом сбежать попыталась. Хозяин-цыган, у которого мы жили – очень плохой человек. Он знал мою мать… - ну а дальше наш разговор куда больше напоминает обширное описание биографии, где я узнаю детально, кто же такая – Марика, и задумываюсь над тем, что не я одна потерялась и запуталась настолько, что забыла, кто же я такая…
Наверное, это порок – любить. Марика очень порочна, потому что она любила свою мать. Она неправильна и извращена, она не влазит в рамки города, она слишком радостная, слишком живая. Наверное, это слишком сложно для нормального человека – не дарить близким тепло и радость, не делиться с ними своими радостями и горем… Наверное, матери Марики нужно было просто задушить ее еще до того, как она увидела этот маленький розовый комочек плоти и крови, который был ее кровью и ее плотью, и который она не могла заставить себя ненавидеть. Говорят, если любишь, но знаешь, что без тебя будет лучше – оттолкни. Отпусти. Развей былое по ветру, живи заново, живи воздухом, живи пустотой. Видимо, не все так умеют. Не всем дано.
Марика сбежала из города, когда ей было шестнадцать – после того, как ее мать преступила черту, произнеся правду. Она сказала «Какая же ты славная, я всегда мечтала назвать тебя Марикой. Будешь Марикой.» А потом в комнату зашел цыган и задушил ее голыми руками – просто потому, что проходил мимо, просто потому, что в руках его больше ничего не было. Так часто бывает – Марика рассказала мне. Когда житель города преступает черту, он тут же должен умереть – либо от руки ближайшего находящегося рядом человека, либо от Черной Смерти. Срабатывает какой-то крючок, триггер, все жители города то ли заговорены, то ли заколдованы, но они действительно не могут говорить правду. Есть только избранные индивидуумы, на которых это не действует. Тот мужчина, цыган, он должен был убить и Марику, которая, по сути, тоже преступила черту, выслушав все это от матери, но он не сделал этого. Марика была избранной – еретичкой, которой почему-то не касалось насланное на весь этот город проклятье. А я.. я просто не из их мира. Совсем другая.
Марика говорит, что знает, как всех вылечить. Берет меня за руку и ведет куда-то, а я понимаю, что скоро конец…

Она ведет меня к дому хозяина и говорит, что знает, что во всем виноват правитель. Что когда я увижу его, я сама все пойму, а пока единственное, что нам нужно сделать – избавиться от дурного человека. От хозяина. Потом, когда все будут исцелены – она не хочет видеть среди живых человека, убившего ее мать. Шепчет мне все это так быстро, так сбивчиво – потому что из-за угла дома вдруг с охапкой дров и появляется сам хозяин. Смотрит на нас волком, но молчит – просто заходит в дом. Марика говорит, чтобы я ждала здесь – и проскальзывает за ним внутрь. Я жду ее – покорно, как ручная собачонка. Считаю, что она заслужила на то, чтоб свести счеты с дурным человеком.
Дурной человек снова вышел из-за угла дома – в этот раз с охотничьим ножом и кровавой кроличьей тушкой. К моему горлу подступает тошнота – я за дверью, слышу голос Марики, которая, как я теперь понимаю, просто говорит правду. Я давлю в себе этот приступ и иду вслед за хозяином, стараясь не думать о том, что Марика ошиблась. Случайная жертва. Но хозяин все равно должен умереть – потому я следую за ним, словно бесшумная тень. Нахожу его в кухне, свежующим кроличью тушку, и тихо произношу:
«Вы убили мать хорошего человека».
Звучит как приговор. Звучит как оправдание. Но…
Ничего не происходит.
Я в замешательстве – а цыган снова вертит в руках свой окровавленный нож и смотрит на меня с откровенной неприязнью. Молчит, но знаю, что его молчание опасно и чревато летальными последствиями собеседников. В данном случае – меня. Правда, которая казалась мне такой очевидной прежде, теперь никак не хочет всплывать наружу, я давлю ее из себя, словно вылавливаю в жидком бульоне чайной ложкой единственную крохотную каплю масла…
«Я родилась за пределами города»
Ничего не происходит.
Это для меня – немного откровение, а, может, еще и способ узнать что-то о себе. Оказывается, я тоже родилась здесь, это шок, который выбивает из меня все заготовленные прежде фразы, потому как в следующий миг я уже бросаюсь к выходу, а нож уже вонзается в стену в том месте, где прежде была моя голова.
Я слаба, медлительна, и плохо бегаю – а потому он настигает меня уже на улице, злой и разъяренный, каким я прежде его никогда не видела. Сжимает сначала мою кисть и с силой дергает вниз, так что я мигом оказываюсь на земле – словно тряпичная кукла, которая попала в немилость к хозяину и которая теперь должна быть сломана. Он заносит руку для удара, а я выдыхаю: «Ваш сын мертв». Цыган замирает на секунду, удивленный и ошеломленный, а этого достаточно для того, чтоб я успела выскользнуть, а вокруг него уже сгустился и почернел воздух. Я не смотрю на то, как превращаются в гибкий пластилин его крепкие мощные руки, как лопается, словно спелая вишня, его голова. Я не слышу ничего – я бегу искать Марику.

Где моя Марика? Она убежала, не дождавшись меня – мне это ясно стало почти сразу после того, как я не нашла ее в доме цыгана. Всегда была нетерпеливой и слишком спонтанной – и теперь ринулась в бой одна-одинешенька. А мне ведь ничего от этого города не нужно – кроме Марики. Я согласна терпеть это все, только бы с ней видеться не мешали – не забирали единственную радость в моей жизни. Больше всего я боюсь увидеть ее мертвой.
Увидеть, как на одном из балконов домишек у центральной площади мужчина играет с окровавленной, но улыбающейся головой Марики. Я застыла на мгновенье, тряхнула головой – и с облегчением заметила, что его руки пусты. И только потом, подняв глаза на его лицо, я увидела, что мне покровительственно усмехается не кто иной, а сам великомученик Авксентий. Или мужчина, лицо которого – идентично лицу насмешливого и злого изваяния.
Так вот почему она говорила мне, что я сама все пойму. Я Его лицо узнаю из тысячи, я узнаю его с закрытыми глазами, наощупь, на запах – просто из-за того холодка и дрожи, который меня пробирает, когда Он находится по близости.
Теперь я понимаю, что все не так просто – недостаточно просто сообщить о том, что это город, в котором все идет не так, как следует. Что это город лжи, смерти, обмана, и всепоглощающего одиночества. Казалось, на меня сверху вниз смотрел сам Дьявол, а я робела и чувствовала себя перед его взглядом нагой, слабой, крошечной. Идти туда – наверх, к нему, к своей смерти, - было немыслимо сложно, но я напомнила себе о том, что у меня есть цель. Мне нужно найти Марику – я точно знаю, что она там, это как мания, наваждение, а, может, это просто шепчет мне он?.. Мне страшно, но я набираюсь решимости и стучу в дверь.

А изнутри дом совсем не такой ветхий, как кажется. Горничные в белых фартушках, позолоченные стены, растения – экзотические, красивые, винтовая лестница, второй этаж, шелковые занавески, белоснежная дверь с ажурным стеклом, серебряная ручка, щелкок, шаг за порог… Марика, счастливо улыбающаяся и с опьяненными опиумом глазами на руках у мужчины, который смотрит на меня так же снисходительно-величественно, как и прежде.
Очередной приступ тошноты подступает к моему горлу, когда я замечаю, как невидящим взором пронизывает меня подруга, когда осознаю, что она не узнает меня.
- Она больше не такая, как прежде, - сообщает мужчина, небрежно сталкивая ее, ставшую вдруг ненужной, с коленей и протягивая ко мне руку. – И ты сейчас не будешь.
Щелкает пальцами, а я чувствую, что во мне что-то сломалось. Что что-то щелкнуло не только в воздухе, а и в моем теле, да так, что мне еще дурней стало. Марика тем временем, глупая, чужая, другая Марика - покорно уселась у ног правителя, наблюдая за мной, как за экспонатом мебели. Совсем иная. А моя Марика – мертва?...
Мне дурно. Я сверлю мужчину глазами и закипаю, чувствую, как медленно сворачивается моя кровь, как постепенно перестает пульсировать в жилах кровь – от собственного бессилия. А он в ответ только улыбается - и снова щелкает пальцами.
Что ни щелчок – то меня тошнит все сильней и сильней. Голова кружится пуще прежнего. Я падаю на колени – слабая, как никогда прежде. Где-то над ухом голос чужой Марики произносит «Сейчас ты просто вспомнишь, кто ты есть».
Щелчок.
Щелчок.
Щелчок.
Позывы становятся невыносимы, я упираюсь лбом в гранитный пол и чувствую, как меня выворачивает наизнанку. Вижу отражение собственных глаз, ставших внезапно черными.
«Сейчас ты просто узнаешь свое место.»
Щелчок.
Еще один – последний – который я точно не вынесу. Боль становится такой невыносимой, что я кричу – так громко еще не кричала никогда, и.. наконец обретаю зрение.
«Сейчас ты просто вспомнишь, кем родилась.»
- Отец… - шепчу я, когда щелчки прекращаются, а боль наконец утихает. Только тошнота по-прежнему меня мучает.. Наверное потому, что я вспоминаю, как родилась. Начинать всегда надо с начала. С самого начала.
Жаль, обычно дети не запоминают момент своего рождения и еще пару лет после этого, а вот я именно этот период жизни и вспомнила. Вспомнила, как умирала моя мать, как ее кровь текла ручьями, а лицо постепенно становилось белым, вспомнила, что я – причина ее смерти. Вспомнила моего отца, который все это время был рядом, и умирал вместе с ней. А потом – вместе со мной. Потому что не мог пятимесячный недоразвитый ребенок выжить. Помню, как он выл, как раненное животное, помню, как под окнами его дома собрались удрученные горожане… Помню, как он молился всем Богам и иконам, а после того, как это не помогло, а мое дыхание становилось все более редким, молился Дьяволу…
Помню, как продавал ему свою душу – в обмен на мою жизнь. Помню, как продал души людей города, которым правил. А потом – отдал меня в другой мир. За пределы ставшего закрытым города, где люди иные, и правила иные. За пределы города, который стерся с карты – который перестал жить, остался лишь существовать. В настоящую, нормальную, не исковерканную и не искривленную проклятием жизнь. Которая после восемнадцати лет жизни выплюнула меня, изжеванную, потрепанную, и никому не нужную. Которая убила всех, кто был и мог быть мне близок. Отторгла – потому что мне было там не место. Я должна была умереть – а все эти люди должны были жить.. Что же ты наделал, Папа?..
Я поднимаюсь на пошатывающихся ногах и вижу, что он тоже узнал меня. Ошеломленный и испуганный – еще бледней, чем тогда, восемнадцать лет назад. А я не могу сдерживать тошноту. Я все еще хочу найти мою Марику. Только вот то, что ты сделал со мной, Папа – это неправильно, я ведь не проклята, зачем же ты сломал меня тоже?..
Я останавливаюсь на пороге дома и снова кричу – мой вопль очень отдаленно напоминает имя подруги. Я кричу, стоя на коленях, а люди выходят из своих домов и смотрят на меня, как на неведомое прежде животное. Меня тошнит – и я чувствую, как вместо еды из меня выходит кровь…
Темно-бурая, удивительно густая струйка, словно одна тонкая нить – я выкашливаю ее медленно, мучительно, и замечаю, что чем меньше ее во мне остается, тем легче мне становится. Боковое зрение замечает, как горожане тоже начинают падать – их тоже тошнит. Вскоре весь город напоминает покошенный брюшным тифом район, а я продолжаю вытаскивать из себя эту длинную кровяную нить, корчась в судорогах от боли… Пока не замечаю, что это - уже конец.
Прямо перед моими глазами, на витиеватом узоре из собственной крови, я вижу ярко-желтый змеиный глаз. Он наблюдает за мной – пронзительно, внимательно – пока я не раздавливаю его ботинком… Я поднимаюсь на ноги и вижу, как папа держит в руках такую же кровяную нить, на конце которой качается жало скорпиона. У его горничной – голова мертвой вороны. Еще у кого-то – жабья лапа…
Святой Авксений улыбался мне со статуи – участливо склонив голову и подперев ее свободной от булавы рукой. Его улыбка по-прежнему оставалась самой безобразной из всего, что я когда-либо видела. А потом… потом он начал таять – постепенно, неторопливо, пока вместо него не осталась лишь выжженная площадка и одинокий, пробирающий до костей раскат… А потом солнце вдруг выглянуло – и засветило. По-настоящему.
А потом все начали смеяться, кричать, плакать, обнимать друг друга, некоторые стали драться прямо на площади. Все вдруг так резко поменялось, преобразилось, обрело краски, а мне не было до этого никакого дела. Я плакала – рыдала громко, как никогда прежде, над телом Марики, рядом с которым на такой знакомой кровавой нити лежало ее собственное сердце…



(с)Pona
9 ферваля 2009